– Я бы с радостью, сэр Нивард, но Мод, наверное...
– Осгуд сказал мне, что будет все время рядом. Их лошади все-таки привыкли друг к другу, и он обещал мне, что поможет ей в случае чего.
Он как будто читал ее мысли.
– Ну, я...
– Прошу вас, леди Джоанна. Вы... – он отвернулся, словно ему было стыдно признаться в своих чувствах. – Вы меня осчастливите.
Взглянув на Мод и увидев, что лудильщик в самом деле намерен ехать с ней рядом, Джоанна согласилась, потому что ничего другого ей не оставалось. Она ничего не понимала в противоречивом поведении старика, ведь только вчера он заявил, что хочет быть один, и пресекал всякие попытки разговорить его.
Может, ему стало одиноко, как ей вчера, когда она увидела, что почти все разделились на пары? Нет, непохоже... Он не очень общителен...
А вдруг он в нее влюбился? Эта мысль рассмешила Джоанну. Не настолько она была тщеславной, чтобы предположить такое. А, впрочем, разве редко бывает, что, похоронив одну или несколько жен, старик берет в жены юную девушку, особенно если у него еще нет наследника. Наверно, надо ему намекнуть, что она обручена и сразу же после возвращения выйдет замуж. Зачем унижать такого почтенного рыцаря?
Ричард внутренне улыбнулся, когда она с удивлением согласилась. Он читал ее мысли и видел, как ее позабавило, что старый козел сэр Нивард, оказывается, тоже может влюбиться. Однако, если он прав, она хорошо скрывает свое недовольство. Решила, видно, пощадить его чувства.
Ричард с облегчением вздохнул. Ему не хотелось, чтобы Джоанна оказалась далеко, когда что-то начнется. Он много передумал ночью и пришел к выводу, что безопаснее всего Джоанне постоянно быть рядом с ним, чтобы он мог немедленно что-то предпринять, если ей будет грозить беда.
У Ричарда болела голова после бессонной ночи. Он боялся, что разбойники похитят Джоанну, когда лагерь будет спать, и следил за ними, пока они громко храпели возле костра, словно невинные младенцы. Потом он задремал, но почти тотчас его разбудил шорох. Это Эдвин Блэкхерст ушел на рассвете в кустики облегчиться.
Ричард чувствовал на себе пристальный взгляд Джоанны, пока все собирались. Ответив ей быстрым взглядом, он заметил у нее на лице недоумение. Неужели борода отвязалась? Да нет, на месте. И повязка на глазу. Честное слово, в драке ему было бы гораздо легче без этой чертовой тряпки!
И тут он понял, на что она смотрит. Когда он только появился, повязка у него была на левом глазу, ибо он предпочел держать открытым правый глаз. А сегодня утром, не выспавшись, он машинально надел ее на правый глаз...
Неужели она заметила? Еще раз незаметно взглянув на нее, он понял, что она пока ничего не заподозрила, только задумалась. Надо отвлечь ее разговором...
– Вы хорошо спали, мадемуазель?
– Очень хорошо, сэр Нивард. Почти как дома.
– А как ваша нога сегодня?
Она печально улыбнулась.
– Я совсем было забыла о ней, а потом, когда наступила на нее, стало больно. Мод мне ее завязала утром, и теперь я опять почти ничего не чувствую.
– Пасмурно.
– Да. Вы думаете, пойдет дождь?
Хорошо бы она не смотрела на него, когда они разговаривают, а то Ричарду казалось, что она может узнать его, несмотря на седую бороду, усы и морщинистую сероватую кожу...
– Дождь будет, наверное, к вечеру, – ответил ей Ричард, сделав вид, что внимательно изучает клочки неба над дубами и буками. Кажется, они уже все обговорили – сон, ногу, погоду. Какую бы еще найти безопасную тему?
– Вы первый раз совершаете паломничество, леди Джоанна?
– О да.
С ума можно сойти. Неужели ей неинтересны его прежние паломничества, о которых его то и дело пытались вчера расспрашивать? Напрасно он старался придумать вопрос, на который потребовался бы долгий ответ.
– Вы обручены, мадемуазель?
Кажется, то, что надо. Теперь она наверняка подумает, что Нивард уже вообразил ее своей женой. На старости-то лет!
– Да, милорд. С рыцарем из Хемпшира, кастеляном моего брата, графа Хокингема.
Говоря это, Джоанна смотрела на свои ручки в перчатках, державшие поводья.
Кажется, она рада, что он спросил об этом. Ричард был раздосадован, потому что ему вдруг захотелось, чтобы она выказала больше сочувствия старому рыцарю.
– И скоро венчание?
– Как только я вернусь, из Уолсингема, сэр Нивард.
– Понятно. Он красивый, ваш нареченный? Parfit qentil, рыцарь, как поется в песнях? – спросил он, сам не понимая, зачем мучает себя.
– Очень красивый, милорд. У него светлые волосы и синие глаза, как у статуи архангела Михаила в нашей церкви в Хокингеме, – выпалила она одним духом.
Сэра Ниварда она, наверное, поразила бы в самое сердце портретом своего жениха, но Ричард с радостью услышал в ее голосе безразличные ноты.
– Вы его любите, мадемуазель? – продолжал расспрашивать Ричард, поражаясь тому, как у него хватило сил задать вопрос, когда своим ответом она могла убить его. Он видел, как она покраснела, и у нее на щеках расцвели прелестные пунцовые розы.
– Милорд, прямо не знаю, что вам сказать! – нерешительно проговорила Джоанна, чего-то испугавшись.
– Тоже мне кисейная барышня! Не надо прикидываться смущенной, когда вы не смущены! – грубиян сэр Нивард вновь сел на своего конька. – Так любите вы его или нет?
– Я... мне... он мне нравится, – прошептала Джоанна, беспомощно поднимая на него изумрудные глаза. – Он хороший… и нежный...
Ричард вспомнил, как сэр Годфри избивал конюха в Виндзоре, и почти прорычал:
– Нравится? Так-так, леди! И своим «нравится» вы хотите согревать мужчину зимними ночами?
Джоанна выпрямилась в седле, и зеленый огонь вспыхнул в ее глазах.
– Я обручилась с рыцарем, потому что мне приказал брат. Разве не это велит мне долг? Я буду ему хорошей женой, что, впрочем, не трудно с таким человеком... А вам что за дело до этого, сэр?
«Ай-я-яй! Не сказала, что любит». Ричард был очень доволен, хотя она и сердилась на него... то есть на любопытного сэра Ниварда, усмехнувшегося в усы.
– Прошу прощения, леди Джоанна. Вы правильно сказали, что меня это не касается. Ради Бога, простите старика.
Ричард сгорбился, словно в отчаянии, до конца желая играть роль сэра Ниварда.
Джоанна, не повернув головы, что-то пробормотала в ответ, и несколько минут они ехали в полном молчании. Потом, будто оно тяготило ее, Джоанна принялась расспрашивать сэра Ниварда о его путешествиях.
Не боясь соврать, Ричард принялся рассказывать о Кентербери, Кампостелле и Иерусалиме, вспоминая рассказы своей матери, которая посетила святые могилы Беккета, и Святого Иакова, и байки крестоносцев, видевших Святой город. Тем временем он не переставал размышлять о том, насколько напрасными были его страхи.
