Только Натали, которая, конечно, поехала с ними, испытывала все чувства, вполне соответствовавшие такому торжественному событию, как свадьба. Она съежилась в углу, за камином, прижав платок к глазам, и тихо сияла добродушно-грустной улыбкой.
– Если бы только она была счастливой, бедная Тео, – в ужасе бормотала она. В отличие от Тео, Натали была напугана, сердце ее, казалось, было разбито. Она дотронулась до распятия, висящего у нее на шее, и обратилась с молитвой к Божьей Матери, заступнице всех созданий божьих. Священник мистер Джонсон двигался по направлению к камину, а потом – обратно, и так – в течение всей службы. Его длинная черная сутана почти касалась горящих поленьев, и Тео зачарованно наблюдала за ним, пока он, наконец, не спросил у новобрачных о согласии вступить в брак.
Внезапно он прекратил свое движение. Его увесистая Библия со стуком захлопнулась. Церемония закончилась.
Тео почувствовала, как рука отца притянула ее к себе. Его длинные изящные пальцы нежно коснулись ее лица, и он поцеловал ее в лоб. Тео увидела, что на глаза его навернулись слезы.
– Да благословит тебя Господь, моя дорогая, – прошептал он.
– Отец… – она крепко прижалась к нему, и слезы, подступившие к горлу, уже готовы были вырваться наружу.
Он слегка встряхнул головой и мягко отстранил ее от себя. Под его пристальным и нежным взглядом она ощутила, что нужно повиноваться ему.
– Подойди к своему мужу, Тео. Он хочет заключить тебя в объятия.
Муж! Это слово громким эхом отозвалось у нее в душе. Этот коренастый мужчина, с черными вьющимися волосами и наглым, нетерпеливым ртом – ее муж!
Лица гостей улыбались, и полусентиментальное, полунепристойное веселье, свойственное любой свадьбе, продолжалось дальше.
«Как я одинока! – подумала она, совершенно испуганная и беспомощная. – Никто этого не понимает, даже отец!»
– Пожалуйте к столу – отметить это торжественное событие, – беспечно провозгласил Аарон, подталкивая ее с мужем в столовую и поднимая бокал, чтобы сказать первый тост в честь молодой пары.
В девять часов Натали отвела Тео наверх и помогла ей переодеться в дорожный костюм. Она накинула ей на плечи плащ из фиолетового бархата, завязала ленты шляпки под подбородком. Шляпка тоже была из фиолетового бархата, и, может быть, поэтому лицо девушки казалось мертвенно-бледным.
Натали поцеловала ее.
– Ничего не бойся, дорогая, – прошептала она грустно. – Это не должно быть так… так уж плохо. Всем замужним женщинам в этом мире приходится… – тут она покраснела.
Тео слабо улыбнулась.
– Я не боюсь, Натали, дорогая.
Сейчас она опять ничего не ощущала, кроме полнейшей усталости: абсолютная отрешенность, как будто она была марионеткой, которую дергают за веревочки.
Чувство одиночества и отчужденности не покидало ее и в момент прощания с отцом. Аарон уже внутренне подготовил себя к этой трудной минуте и теперь утешал ее, и напоминал о том, что они снова увидятся через две недели. Его предосторожность была излишней. Казалось, она с трудом осознает, что делает, и то, как небрежно и беспечно она прощается с ним, наполнило его душу неприятными опасениями. Он пожелал ей поскорее привыкнуть к ее новому положению и надеялся в душе, что она все-таки прислушается к его словам, несмотря на эту отрешенность. Он задумался над тем, что она теперь совсем взрослая, что детство ее закончилось навсегда и впереди ее ждет совсем другая жизнь. На мгновение у него возникли дурные предчувствия, но он тотчас же выбросил их из головы. Конечно же, она будет счастлива – достойное окружение и достигнутая цель – обеспечивают счастье при любых условиях. Ей нужно помнить об этом.
Он резко распахнул входную дверь и проводил молодых супругов к небольшим двухместным саням, которые уже давно дожидались их снаружи. Лошади топтались на месте, дрожа от холода. А снег уже прекратился. Высоко вверху, в морозном воздухе, маленькими блестками мерцали звезды: они казались теперь совсем крошечными точками, как будто съежились от холода.
Тео уселась в сани, и Джозеф устроился рядом с ней. Лошади помчались вперед, весело позвякивая бубенцами.
– До свидания! Счастливого пути! – Большая часть гостей возвратилась в дом, но Аарон все стоял, с непокрытой головой, и, сжавшись от холода, следил за санями, пока они не скрылись из вида, повернув за угол.
Полозья саней плавно скользили по только что выпавшему снегу в направлении порта. Аарон заказал для них отдельную каюту на нью-йоркском корабле и сообщил об этом Джозефу лишь перед началом их прощального вечера.
– Теодосия так любит Ричмонд-Хилл, – объяснял он зятю, – и поэтому я позаботился о том, чтобы вы могли отправиться туда немедленно. Для нее будет удобнее, если вы поплывете на корабле, даже если лед на реке задержит вас ненадолго. Путешествия по суше в это время года – слишком суровое испытание для нее, а уж остановки в тавернах абсолютно исключены.
Таким образом, Джозеф понял, что весь их медовый месяц пройдет в соответствии с заранее составленным планом. Он принял это как должное, без каких бы то ни было возражений, признавая, что это благоразумно и избавляет его от многих хлопот. Но он был ошеломлен, когда вошел в просторную и удобную комнату, которую заказал Аарон, обнаружив, что она совершенно не похожа на те каюты, которые можно увидеть на любом корабле. На полу лежал турецкий ковер, а доски стен были чем-то покрыты, а потом побелены и сверкали изумительной чистотой. В каюте было два кресла, а на закрепленном столе, располагавшемся рядом с койками, красовался огромный букет роз.
Теодосия нарушила воцарившееся молчание, негромко вскрикнув от восторга:
– Какое великолепие! Я никогда не думала, что хоть одна каюта может выглядеть так, как эта! Это ты все устроил? – Он сердито замотал головой.
– Нет, – и после минутной паузы добавил: – Я полагаю, это сделал твой отец.
Она подошла к печке, сняла перчатки и протянула озябшие руки поближе к огню.
Конечно же, все это устроил ее отец. Кто же еще способен потратить столько сил и средств, лишь бы ей было так хорошо и удобно? Кто бы еще догадался прислать ей эти розы, тот единственный сорт, который можно достать среди зимы.
Джозеф бросил свою накидку на одно из кресел и с несчастным видом уставился в спину ни о чем не догадывавшейся Тео. Он почувствовал, что очень сердит на Аарона за эту предусмотрительную заботливость. Это просто какая-то досадная и смешная нелепость – начинать семейную жизнь в будуаре, обустроенном тестем! Но помимо этого в глубине его души засело беспокойство, причину которого он никак не мог уловить.
Сейчас, а затем и в Ричмонд-Хилле, он размышлял о преданном послушании Тео своему отцу. И часто, когда они были втроем, он чувствовал себя не в своей тарелке, когда она с отцом замыкались в собственном мирке, наверное, по-своему прекрасном, но который он не понимал и поэтому слегка обижался на них.
