Они рассеялись.
Высокие корабли побеждены. Армада развеяна и бежит от Божьего гнева.
В трепещущем предутреннем свете мы смотрели друг на друга, мои лорды и я, не смея даже ликовать в эту бесценную минуту победы. Из Дувра прискакал Рели — синие глаза потускнели от усталости, рот мрачно сжат.
— Битва не выиграна! Она просто переместилась в Ярмут, где испанцы могут перестроиться и вернуться, чтобы высадиться на южном берегу…
Берли кивнул:
— Они и сейчас могут попытаться войти из моря в Темзу и напасть на Лондон, выполняя приказ короля, который велел им победить или умереть. А герцог Пармский со своим воинством по-прежнему в Кале…
— Лорд Лестер!
Мы и не слышали, как церемониймейстер торопливо постучал, прежде чем открыть дверь, увидели только самого Робина, когда он вошел, срывая с головы шляпу. При виде него сердце у меня мучительно встрепенулось, потом упало. Он был весь зеленый от усталости, его перекошенная улыбка без слов говорила: случилось что-то ужасное.
— Да, наземная оборона. — Он набрал в грудь воздуха, его печальные глаза отыскали мои. — Дурные вести. Ваше Величество, я решил сообщить их сам. Герцог Пармский несмотря ни на что намерен доставить из Кале войска. Наши корабли преследуют Армаду, Ла-Манш открыт. Враг не встретит сопротивления — мы беззащитны.
Беззащитны…
Я собрала остатки мужества:
— Едем к войскам!
А что еще оставалось?
— Робин, возвращайтесь моим лордом-наместником к нашим войскам, ободрите их от моего имени. Скажите, я прибуду в Тилбери и проведу смотр для поднятия боевого духа.
Чтобы вдохновить мужчин? Или чтобы вдохновиться одной женщине — сиречъ мне? Или потому, что я так соскучилась по одному мужчине, что рвалась непременно его увидеть?
Одно точно — я умирала от бездействия, умирала от чего-то еще и после мучительных дней и недель битвы с Армадой должна была сломать ход этой войны нервов — или сломаться самой.
Ни один священник не готовился так к свадьбе с Христом, ни одна девушка не рядилась так под венец, как я к той встрече с войсками.
— Даже на коронацию, мадам, вы наряжались с меньшей любовью и заботой! — лепетала, качая седой головой, Парри. — А этот лимонный оттенок всегда вам шел — может быть, надеть к желтому шелку янтарь, миледи? Или агаты, или ваши любимые жемчуга?
Радклифф в это время пристегивала мне рукава: мы переглянулись и грустно промолчали. Бедная подслеповатая Парри зарылась в шкатулках с драгоценностями, а сама уже не отличает агатов от эгретов — и платье на мне не желтое, а белоснежно-белое…
Оно и должно быть белым — Парри, соображай она, как раньше, догадалась бы сама, — белым, как каша правота, как чистота нашего дела, как мое целомудрие, моя девическая сила. И к нему серебро — знак царственного достоинства, золото как знак божественности и еще что-нибудь, что символизировало бы королеву-воительницу; пусть люди видят, я сражаюсь вместе с ними, я готова и хочу разделить их тяготы.
Под конец я остановилась на белейшем из белых бархатном платье, мягком, как кроличий хвостик. Роба и корсаж переливались серебряной вязью, по верхней юбке и пышным буфам рукавовиними звездами рассыпались сребротканые розы Тюдоров. Затем жемчуга — неизменные жемчуга, жемчуга к слезам, непролитые слезы природы — огромные жемчужины с Востока, из далекой Индии, по три и по четыре в ряд вдоль выреза платья, по корсажу, по парику, в ушах и на пальцах, под горлом. Вокруг шеи — кисейный воротник и парчовая вуаль, на плечах — длинный развевающийся шарф золотой парчи.
Однако я должна была выглядеть не только королевой, но и воительницей.
— Ваше Величество, дозвольте послать в Арсенал, — предложил молодой Сесил. — Только Господь Бог — и хранитель Арсенала — знают, что там может сыскаться!
Как кстати оказывались все его предложения!
Посланец вернулся с изящной серебряной кирасой, как раз к случаю, и, вот ведь удивительно, как раз по мне. «Кто ее носил? — гадала я, покуда девушки затягивали ремешки. — Мой бедный покойный брат? Отец в детстве, когда играл в турнирах? Или мать на торжественном маскараде?»
К кирасе прилагался изящный серебряный же шлем. Я велела нести его передо мной на белой атласной подушке — пажа, выбранного на эту роль, нарядили, словно принца эльфов, в белый с серебром атлас. Сама я выступала с непокрытой головой, словно древние девы-воительницы Ипполита и ее подруга Пентезилея, и понимала, что выгляжу амазонкой, царицей амазонок.
В руке я сжимала свое оружие — серебряный, оправленный в золото жезл.
Берли разослал по графствам приказ: «Собрать столько солдат, сколько может английская земля». Они выстроились по холмам Тилбери, заполонили долину и дальше, до самого горизонта.
Со сколоченного на скорую руку помоста меня приветствовали военачальники. Долгие часы подготовки — Господи, как много времени теперь на одевание, платье, парик, белила, румяна — сполна окупились секундным восхищением в глазах моего юного лорда Эссекса, когда я подъехала на могучей белой лошади и увидела его стоящим рядом с Робином во главе ратников.
Мой лорд, о мой милый лорд, каково-то тебе теперь?
Однако заговорил не он, а Робин — взял моего коня под уздцы и начал спокойно, хотя я отлично понимала, что творится у него на душе.
Отряд сомкнулся вокруг нас тесным ограждающим кольцом.
— Мадам, пока никаких определенных вестей о герцоге Пармском. Для нас ветер встречный, мы не знаем никаких новостей из Кале, кроме того, что он вроде бы начал грузить войска. Если так, он будет здесь затемно. Наши корабли по-прежнему преследуют Армаду, врага остановить некому.
— А что голландцы? Ведь их корабли должны были преградить путь герцогу Пармскому?
— Не сообщают.
Я взглянула на него — лицо тревожное, решительное. Глаза запали, веки почернели от бессонницы. Рука держится за сердце. О, Робин… Я глядела на тысячные войска, безмолвные, неподвижные, исходящие потом на солнцепеке. Мои моряки сделали что могли. Нельзя с одним флотом вести два морских сражения. От этих крестьян-солдат — но, судя по первым шеренгам, это по большей части мальчишки! — от их рук, их плеч зависит наше будущее.
— Я пойду к солдатам.
Робин покачал головой:
— Мадам, дражайшая миледи, позвольте вас отговорить. Цель всего вторжения — свергнуть вас с трона. Сейчас враг высаживается, и любой из ваших солдат, католик либо просто недовольный, легко может выступить против вас. Если вы пойдете между рядов, то подвергнете себя опасности, достанет одного пистолетного выстрела, и цель их достигнута!
За спиной у него стоял Эссекс. Удивительно, как глаза могут быть такими черными и вместе с тем такими яркими?
