— Не двигайтесь! — воскликнул он. — Иначе вас опять начнет тошнить, а я уже от этого порядком устал. — Он направился к двери. — Я скажу кому-нибудь из слуг, чтобы вам принесли поесть.
— Не надо заботиться обо мне!
Герцог оглянулся.
— Ну что за ребячество! — воскликнул он. — Неужели вы считаете, что я хочу накормить вас, чтобы соблазнить? Подумайте лучше. Вы на себя в зеркало давно смотрели? И позвольте вам напомнить, что именно я поддерживал вашу голову вчера, когда вы извергали в ведро содержимое своего желудка. Должен заметить, это зрелище не способствует появлению физического влечения. Если честно, сейчас я не могу припомнить, что именно меня так привлекло в вас. Так что в данный момент я хочу всего лишь накормить вас, чтобы вы, наконец, убрались из моей каюты и из моей жизни.
— Я тоже хочу убраться из вашей жизни, — согласно кивнула Марселина.
— Вот и прекрасно. Значит, мы не увидимся до тех пор, пока не придет время оплачивать счета за одежду моей герцогини.
— Хорошо, — сказала Марселина. — Это меня устраивает.
Герцог вышел из каюты и с силой захлопнул за собой дверь.
К тому времени, как пакетбот наконец подошел к причалу Тауэра, Марселине хотелось кричать во весь голос. Шторм сбил судно с курса, и путешествие, которое в хорошую погоду занимало около двенадцати часов, растянулось на двадцать. «Легкие закуски», обещанные пароходной компанией, давно закончились, судовая команда падала с ног от усталости, а настроение голодных пассажиров было отвратительным, как и царивший в помещениях запах. Даже на верхней палубе, на прохладном ветру, было невозможно не заметить последствия слишком долгого пребывания слишком большого количества людей в ограниченном пространстве. Семейные пары ссорились друг с другом и ругали детей, которые непрерывно дрались между собой.
Люди не могли дождаться, когда наконец окажутся на твердой земле, и, когда спустили трапы, все бросились к ним одновременно, устроив настоящую давку с криками и потасовкой.
Марселине тоже очень хотелось покинуть судно, но она заставила себя проявить благоразумие и подождать. Она отослала носильщиков, предложивших ей помощь с багажом, попросив прийти чуть позже. Она чувствовала себя намного лучше, но, если можно так сказать, была не совсем собой. Селина Джеффрис была тоже очень слаба после приступа морской болезни, и не было никакого смысла лезть в толпу спешащих и распихивающих друг друга людей, которые волочат за собой хнычущих детей.
Марселине хотелось обнять собственного ребенка. Люси, конечно, не была ангелом, но она никогда не ныла. И мама, которая сделает ей сюрприз, возвратившись домой на неделю раньше, чем обещала, должна быть веселой и улыбающейся.
Она будет улыбаться и веселиться, заверила себя Марселина, когда толпа рассеется, и она получит несколько минут тишины, чтобы разобраться в себе.
Кливдон, вероятно, уже давно на берегу. Ему не приходилось расталкивать людей, чтобы расчистить себе дорогу. Для этого у него есть слуги. Хотя обычно он обходится без их помощи. Стоит ему появиться, люди сами уступают ему дорогу.
— Дорогу! Дорогу!
Женщина подняла глаза.
К ней направлялся высокий дородный лакей. За ним следовал еще один, несколько меньших размеров. На них были на удивление знакомые ливреи.
Первый лакей локтем отпихнул зазевавшегося матроса, подошел к Марселине и поклонился.
— Его светлость передает вам свои наилучшие пожелания, миссис Нуаро, и просит оказать ему любезность и позволить отвезти вас и мисс Джеффрис домой. Он понимает, что мисс Джеффрис очень больна, и ему не хотелось бы заставлять ее добираться общественным транспортом. Кроме того, ей будет тяжело очутиться в этой толпе. — Он с негодованием кивнул в сторону обезумевших людей, штурмующих трапы. — Если вы изволите пойти с нами, мы с Джозефом проводим вас в контору таможенников, а потом и в экипаж, который ожидает совсем близко — за тем углом.
Произнося эту длинную тираду, лакей деловито поднимал их багаж. Марселина, округлив глаза, смотрела, как он легко взял сразу четыре чемодана — два в руки и два зажал под мышками. Джозеф легко справился с оставшимися вещами. Оба лакея не обратили ни малейшего внимания на протесты носильщиков, недовольных тем, что их лишили законных чаевых.
Все произошло так быстро, что она не успела даже отказаться от любезности герцога. И лишь увидев, как два лакея удаляются с их вещами, женщины опомнились и поспешили следом.
Путь до магазина на Флит-стрит прошел по большей части в молчании.
Расположившись в экипаже рядом с Марселиной и напротив герцога, Селина Джеффрис, первым делом тепло поблагодарила его за то, что он прислал ей на помощь Сондерса.
Тот безразлично пожал плечами.
— Сондерсу нравится изображать врача, — пояснил он.
— Он был очень добр, — сказала Джеффрис.
— Вероятно, для разнообразия, — ответствовал Кливдон. — Как правило, он вовсе не добр.
Больше герцог не раскрыл рта на протяжении всего пути от Тауэра до жилища Джеффрис.
Оттуда до магазина было удобно идти пешком. Дорога в экипаже была довольно долгой и извилистой.
Марселина напряженно думала, выискивая способ обратить происшедшее себе на пользу. Он сказал… Что-то об оплате счетов за пошив одежды. Что это его вполне устраивает.
Но он был так зол, что больше не вернулся в каюту.
Пришел его камердинер с бутылкой вина и холодными закусками — разные виды холодного мяса и сыров, которые, должно быть, стоили целое состояние, причем не герцогское, а скорее, королевское.
Женщине слишком легко привыкнуть к такой роскоши.
Она не могла себе этого позволить.
— Не могу решить, — наконец заговорила она, — вы таким образом проявляете снисходительность к нам, простым смертным, или вами руководит простое человеческое любопытство. Хочется увидеть, где я живу?
— Зачем мне это? — удивился герцог. Он принял непринужденную позу — вытянул вперед длинные ноги, чего не мог сделать, когда рядом с Марселиной находилась Джеффрис, положил руку на спинку богато украшенного сиденья и выглянул из закрытого жалюзи окна, позволявшего ему видеть все, что происходит на улице, самому оставаясь невидимым. Хотя его личность вовсе не была тайной. Достаточно было взглянуть на герб на дверце экипажа, сообщавший всему миру, что внутри находится его светлость герцог Кливдон.
Мягкий вечерний свет позволял видеть точеные черты его лица.
И Марселина почувствовала жгучую тоску. Ей отчаянно хотелось прикоснуться к этому великолепному лицу, ощутить, как ей на плечи ложится теплая уверенная рука, прижаться к большому мускулистому телу.
