— О, Мэг, — сказала Ванесса, — конечно, мы все доверяем тебе. Просто мы очень сильно любим тебя и хотим, чтобы ты была счастлива, больше всего на свете.
— Мэг!.. — Голос Стивена был полон раскаяния. — Я совсем не это имел в виду. Мне очень жаль, если мои слова прозвучали как упрек. Прости меня. Просто ты больше чем сестра для меня. Я был самым младшим и едва помню нашу мать. Даже отца я помню смутно. Ты была для меня матерью, причем замечательной. Ты была Гибралтарской скалой. Я никогда не забуду, скольким я обязан тебе. И ты не заслужила, чтобы я срывал на тебе свое раздражение и плохое настроение.
Эллиот прочистил горло.
— Мы отнесемся к Шерингфорду с надлежащей любезностью этим вечером, Маргарет, — сказал он. — Можешь быть уверена.
Маргарет промокнула глаза и высморкалась, чувствуя себя предельно глупо.
— Спасибо, — сказала она. — Кухарка смертельно обидится, если мы вернем пирожные нетронутыми.
— Я уже начал опасаться, — сказал Джаспер, — что никто и не вспомнит о них, а мне придется возвращаться домой голодным.
Он взял блюдо с пирожными и обошел с ним всех остальных.
«Он назвал меня привлекательной», — вдруг вспомнила Маргарет, имея в виду графа Шерингфорда.
Возмутительно!
Но предательский голосок в ее голове шепнул, что это самый восхитительный комплимент из всех, какие ей когда-либо говорили.
Какое шокирующее признание!
Все же в нем что-то есть. Конечно, его не назовешь красивым. И даже симпатичным. Но он… Интригующий.
Привлекательный.
Какие неадекватные слова. Но в словаре женщин, получивших благородное воспитание, нет слов, которые описывали бы подобных мужчин.
Можно не сомневаться, что это — привлекательность запретного. По его собственному признанию, он соблазнил и похитил чужую жену. Он даже не стал прибегать ко лжи и уверткам, чтобы скрыть свою отчаянную необходимость быстро найти невесту. Возможно, ей просто любопытно, как такой мужчина мог уговорить респектабельную замужнюю женщину отказаться от всего, чем она жила, и бежать с ним.
Он явно не относился к тому типу мужчин, которыми, как Маргарет казалось, она могла бы увлечься. Что само по себе было интригующим.
Шерри.
Подобное имя подошло бы счастливому, энергичному и беззаботному молодому человеку.
Неужели он был таким раньше? До того как его жизнь так круто изменилась? И какой он сейчас, если не считать того, что он не выглядит ни счастливым, ни беззаботным?
У нее есть две недели, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать его лучше. Две недели, чтобы разобраться в своих чувствах и избавиться от влечения к нему или превратить это влечение в обязательства длиной в жизнь.
Маргарет пронзила дрожь, но, к счастью, этого никто не заметил. Все накинулись на пирожные, отдавая должное талантам кухарки и беседуя на отвлеченные темы с преувеличенной бодростью.
Дункан прибыл в театр с небольшим опозданием, чтобы не маячить рядом с ложей Морленда, вызывая подозрения, в ожидании, пока появятся герцог и его спутники. Если он надеялся таким образом избежать лишнего внимания, то напрасно. Ему пришлось войти в ложу на виду у публики, которая уже заняла свои места и убивала время, оставшееся до начала спектакля, разглядывая и обсуждая каждого вновь прибывшего.
С таким же успехом он мог быть ведущим актером, делающим свой выход на сцену. Дункан не сомневался, что все взгляды прикованы к нему. Ему не нужно было смотреть в зал, чтобы убедиться в этом. Судя по изменившемуся звуку голосов, он был в центре внимания.
Это действовало на нервы, если не сказать больше.
Так и задумано, решил Дункан. Все это устроено преднамеренно, если не с садистским умыслом. Маргарет Хакстебл испытывает его характер, а возможно, и свой тоже. Ведь она будет на публике не меньше, чем он, этим вечером. Конечно, если быть честным, она не предлагала ему явиться с опозданием. Но как он тотчас заметил, она села в первом ряду и оставила рядом с собой пустое место. Хотя могла сесть сзади и прятаться за спинами родственников.
Все, кто сидел в ложе, повернули головы в его сторону. Морленд казался надменным, Мертон мрачным, как и следовало ожидать. Монти усмехнулся, а его жена раскрыла веер, едва удостоив Дункана взглядом. Герцогиня улыбнулась в искренней попытке изобразить приветливость, а мисс Хакстебл невозмутимо приподняла брови.
— Лорд Шерингфорд, — сказала она, раскрыв веер.
Он поклонился, и она представила его своим сестрам. Обе были красавицами, хотя герцогиня привлекала скорее душевностью и обаянием, чем красотой.
— Идите сюда и сядьте рядом со мной, — распорядилась мисс Хакстебл, что Дункан и проделал. Едва ли он чувствовал бы себя более неловко, даже если бы явился в театр без клочка одежды.
Он взял руку мисс Хакстебл и поднес ее к своим губам.
— Браво, — произнес он, понизив голос. — Это было подстроено, не так ли?
Она не стала делать вид, что не понимает, что он имеет в виду, и улыбнулась.
— Давайте посмотрим, насколько вы хотите меня, лорд Шерингфорд, — сказала она, отняв у него свою руку. — И пусть свет посмотрит.
Она подалась к нему ближе, произнося эти слова, и в этот момент Дункан понял, что не хочет никакую другую.
— Вы поразительно красивы, — заметил он вполне честно. — Но поскольку вы всегда так выглядите, я не буду распространяться на эту тему. У вас счастливый тип красоты, который не исчезает с годами, приспосабливаясь к среднему возрасту и даже к старости.
— Вы определенно знаете, как вскружить женщине голову, милорд, — отозвалась она, яростно обмахивая лицо веером. — Я уже почти влюбилась в вас. Вы этого добивались?
В ее словах не было сарказма. Они были сказаны с юмором. Она посмеивалась над ним, а не пыталась уязвить. Возможно, она все-таки не холодна, решил Дункан. Надо быть благодарным и за малые милости.
Он бы улыбнулся в ответ, если бы не множество глаз, сверливших его со всех сторон. Если он не посмотрит в эти глаза сейчас, он не посмотрит в них вообще, и какой-нибудь писака, ведущий колонку светских сплетен, заметит его неловкость и представит ее как стыд.
Вряд ли это доставит ему удовольствие — прежде всего потому, что он не испытывает стыда. Не испытывал тогда и не испытывает сейчас.
Выходя из дома, Дункан предусмотрительно вооружился моноклем, модным аксессуаром, которым он обычно не пользовался. Смиту даже пришлось перерыть несколько ящиков, чтобы найти его. Он поднес его к глазам и оглядел ярусы лож и партер, заполненный в основном джентльменами.
Кое-кто приветливо помахал ему рукой, другие продолжали нагло глазеть на него, но большинство отворачивалось, изображая безразличие.
