— Кто ее отец?
— Слуги великого господина узнали, что пленница — дочь старшины Вишневетчины…
Евнух незаметно тянул Настеньку к себе и пытался поставить ее на колени перед грозным господином.
— Не тронь! — сдвинул брови султан. — Ты здесь грустишь, тебя обижают? — спрашивал султан.
— Нет, сладкий господин! — воскликнул Мустафа. — Этому степному цветку здесь хорошо, как в раю.
Султан заскрежетал зубами, и евнух упал к ногам властелина всего мира.
— Я спрашиваю тебя, Степной Цветок, тебе здесь плохо?
— Нет, мне здесь хорошо, — просто ответила Настенька.
— Да… Однако почему же ты грустишь?
— Я не знаю, какая судьба постигла моего отца.
О молодом пане Яреме Настенька не спросила из осторожности.
— Если тебе здесь хорошо, я могу сделать, чтобы тебе было лучше… Встань! — и пнул ногой евнуха.
Тот поднялся счастливый, даже глаза повеселели, но снаружи выглядел каменной статуей. Султан вытащил платок — брокадо — и накинул на Настеньку:
— Мне нравится твое имя «Степной Цветок» — Роксолана, — сказал султан. — С этого дня будешь в моем дворце как Роксолана. Жить будешь в голубой комнате среди лучших… Отведи туда Роксолану.
Евнух снова упал на землю, после поднялся и взял за руку ту, которая была когда-то Настей и которая с этого дня потеряла всякую надежду на возвращение в любимую Отчизну.
* * *
— Хорошо все, что хорошо кончается, — бормотал Мустафа.
— Видишь, как хорошо встретил тебя, Степной Цветок, наш великий султан… Назвал Роксоланой и перевел к лучшим… Знаешь, дорогая, что это за платок! О! И платок значит многое. Вижу, на этом не кончится.
Роксолана в роскошном наряде. Один из предполагаемых портретов славянской героини
— А разве будет еще? — спрашивала Настенька, немного успокоившись: там, в саду, она боялась, что султан изрубит и ее, и евнуха.
— Будет, сердце, будет… Я уже знаю, давно здесь… насмотрелся…
— А что еще будет? — допытывалась пленница: зная, что евнух действительно хорошо знаком со здешней жизнью и нравом султана. Говорил же, что хорошо знает всех дворцовых вельмож и особенно главного визиря Ибрагима. О нем рассказывал, как о человеке упорном и хитром.
— Заранее не скажу, вижу только, что султан полюбил тебя, клянусь тенью пророка, полюбил. Вдовец полюбил и подразумевает посадить тебя на место умершей Фатимы. Если полюбил, будешь, может… гм… султанша!
— Султаншей быть опасно, — сказала Роксолана.
— Почему?
— Потому что султаншу всегда впутывают во всякие дрязги, а потом ее же и обвиняют. Говорят, что здесь не одну султаншу сводили эти распри в могилу.
— Хе… глупости… Слушай меня и будет тебе хорошо, моя душенька. Не забывай Мустафу: он тебе еще пригодится.
— Не забуду никогда… А теперь…
— Что теперь?
— Еще не дошли и до дворца, а уже есть проблема…
Роксолана даже остановилась.
— Что у тебя, что случилось? — удивлялся евнух.
— Как же я буду без Оксаны! Она же моя советчица и утешение. Боже мой! С этим охами и кошмарами я совсем забыла о моей горлинке… Побегу к ней… я сейчас!
— Что делаешь, сумасшедшая! — крикнул евнух и схватил ее за руку. — Этого нельзя делать никак: приказ ты должна выполнить и идти туда, куда велел султан. Тебе теперь нельзя ходить где попало без разрешения.
— И в сад, и к Оксане нельзя? — уже плакала Роксолана.
— В сад можно, но уже только в султанский, где ты была только что. Там гуляют и развлекаются только лучшие: их всего двадцать, среди них и ты.
— А Оксана?
— Что Оксана? — переспросил евнух.
— Я хочу видеть Оксану, хочу, чтобы она была со мной, и забота эта моя.
Мустафа потер лоб.
— Хорошо… Это уже нетрудно: сам мягко попрошу султана, и твоя Оксана будет у тебя. Но… мы уже пришли к лучшим. Знай, за ними присматривает мать султана. В покои не велено никому ходить, даже старшему евнуху. Могу, разве, постоять на пороге, только чтобы передать тебя надзирателям.
Они осторожно вошли в широкий вестибюль, светлый и удивительно раскрашенный мусульманским орнаментом, геометрическими арабесками. В углу на маленьком ковре сидел мальчик-араб. Глядя на гостей, он все моргал и наконец спросил тоненьким голоском:
— Зачем вам сюда? Здесь запрещено ходить!
— Успокойся, Мансур, успокойся! — махал руками евнух. — Мы пришли по делу от самого великого господина.
— Тогда я доложу матушке — великой госпоже!
— Доложи, доложи… вот и хорошо, только успокойся!
— Садитесь на этот диван, я сейчас…
Здесь действительно царила как бы настороженная тишина, наверное, потому, что сам султан заглядывал сюда, и только сюда, в большой гарем — никогда.
— Будешь жить здесь, наверху, — говорил шепотом Мустафа, — в комнате с видом на Золотой Рог… Там роскошь, там рай… Был только однажды…
— Зачем был?
— Дело было, дело… надо было… гм… утихомирить одну капризную девушку… — И замолчал.
К ним подошла старая султанша-вдова, высокая, в черной мантии, на голове небольшая чадра с капюшоном, позволяющим оставлять лицо открытым, а глаза такие же любопытные, как и у самого султана-сына.
— Что вам? — проскрипела султанша-мать и посмотрела на пленницу. — Чего тебе, Мустафа?
Мустафа поклонился, припал устами к подолу мантии и шепнул:
— По приказу великого господина привел к светлейшей нашей госпоже пленницу с подаренным султаном платком, — и он снял с головы Роксоланы султанский платок-подарок и с поклоном подал старой турчанке.
— Скучает господин султан, скучает… — бормотала она, но платок взяла, оглядела со всех сторон и вернула пленнице:
— Спрячь, всегда пригодится… Подойди к окну, и побыстрее, не на веревке же тебя вести.
Роксолана подошла к окну.
— Христианка из Восточных земель, — глухо сказала и коротко спросила, — откуда?
— Со степной Вишневетчины… — тоже тихо ответила пленница.
— Передай великому господину, что пленницу я уже встретила, — небрежно сказала она старому евнуху. — А ты иди со мной наверх… Будешь жить с соседкой, здесь живут наложницы парами…
* * *
Роксолана прошла длинными коридорами, не произнеся ни слова, молчала и ее старая хозяйка. Через минуту обе стояли в большой комнате, застеленной тяжелыми коврами, уставленной мягкими диванами, низкими резными столиками с различными кувшинами и благоухающими в них цветами. Перед широким окном висела большая клетка с белым красивым попугаем, голову которого украшал зеленый хохолок. На одной из широких кушеток лежала вся в кружевах пышная красавица. Она небрежно взглянула на гостей, отвернулась и обняла крепко подушку. Уснула она или нет, но только уже ни разу не взглянула на Роксолану.
