Нагнувшись, он сорвал золотистый цветок ладанника и стал вращать его стебель между большим и указательным пальцами.
— У меня была робкая безотчетная надежда, что до тех пор, пока ничего не высказано вслух, мы… в безопасности.
Она кивнула, хорошо поняв, что он хотел сказать.
— Но раз уж у нас не может быть будущего, лучше, чтобы не было и настоящего. Верно?
— Верно. — Его горло напряглось, он сглотнул. — Остается только пожалеть, что дело обстоит именно так, а не иначе.
Точно такого же мнения была и она. Она хотела было спросить напрямик, женат ли он, но в последний миг решила, что ей этого лучше не знать. Отсутствие у них будущего может объясняться несколькими причинами. Возможно, он не может жениться на бедной или не может позволить себе жениться на женщине неизвестного, скорее всего низкого происхождения. А возможно, то, что он чувствует, скорее вожделение, а не любовь, соблазнить же ее ему не позволяет совесть.
Ни одна из причин, которые приходили ей на ум, не была сколько-нибудь утешительной, поэтому лучше было вообще не затрагивать эту тему.
— Не то время, не то место, — весело сказала она.
— И не тот человек. — Он повернулся к ней, посмотрел пылающими глазами. — Но вы, Розалинда, чудесный цветок. — И он заткнул ладанник ей за ухо.
В следующий миг его рука повисла в воздухе. Затем, каким-то неловким, неуверенным движением, он коснулся ее щеки. Когда он отодвинул прядь ее волос и провел подушечками пальцев вокруг уха, в этой ласке явно прорывалась чувственность.
Затем он коснулся ее подбородка. Она не шевелилась, опасаясь утратить всякое самообладание. Ощущала, как под его рукой бьется кровь в жилке, и не знала, чего ей больше опасаться: того, что она может отдаться Стивену или убежать от него прочь.
Хриплым от желания голосом он сказал:
— Одно прикосновение к вам разрушает все мои добрые намерения, Розалинда.
Он нагнулся к ее губам. Ее веки сомкнулись, губы открылись навстречу его поцелую. Страсть обожгла все ее тело, сверхъестественно обострив все чувства.
Ему нравился ее запах, пробивавшийся через все окрестные запахи. Вокруг них непрерывно шелестели узкие листья ивы, в их шепоте было что-то гипнотическое. Она погладила его голову, ее пальцы утонули в шелковистых кудрявых волосах.
Его дыхание стало тяжелым, он привлек ее к себе, положил на колени. Она извернулась так, чтобы оказаться грудью к его груди. Ее бедра оказались напротив его бедер, и она перекинула через него одну ногу, ощущая весь жар его нестерпимо близкого тела.
Через тонкое муслиновое платье его рука ласкала ее левую грудь, большой палец ласково теребил сосок. Она задыхалась, чувствуя, как ее пронизывают необыкновенно сильные, острые ощущения.
Он застонал, опустил руки к ее бедрам и крепко прижал к себе. Все ее тело сотрясалось. Затем одним рывком он поднял ее с колен, положил на бархатистую траву и лег рядом с ней. Он целовал ее шею, чувствительную впадину пониже, а его руки блуждали по всему ее телу, все сильнее и сильнее разжигая в ней пламя страсти. Все ее. существо стремилось к полному удовлетворению. Прошло много лет с тех пор, как она ощущала мужские ласки, и никогда еще она не чувствовала такого жгучего желания.
Он расстегнул лиф, и ее грудь обдала струя прохладного воздуха.
— Какие красивые у вас груди, — шепнул он. Слегка коснулся языком соска, несколько раз лизнул его, затем обхватил губами. Она вся затрепетала от наслаждения, ее дыхание стало неровным и прерывистым, руки машинально сжимали его плечи.
Затем его теплая ладонь спустилась ниже, к самым ее бедрам, и она почувствовала, что они подошли к заветной грани, перейдя через нее, нечего было и думать о возвращении. С внезапным ужасом она поняла, что если их тела соединятся, все ее защитные резервы будут истощены, любовь со всей непреодолимой силой овладеет ею. Даже сейчас ей невыносимо тяжело при одной мысли, что она скоро расстанется со Стивеном. Если же они перешагнут последний порог, любовь станет для нее просто невыносимым мучением, можно сказать, бедствием.
Когда его рука скользнула между ее бедер, она прошептала:
— Нет. Ну пожалуйста.
Но она даже не попыталась остановить его, зная в предательской расслабленности, что, если он продолжит, она не сможет оказать ни малейшего сопротивления.
Но он не стал продолжать. Опустил ее платье и отодвинулся, ругаясь тихо, но от этого еще более выразительно. Перекатившись на живот, он уперся локтями в зеленую траву и спрятал лицо в ладонях.
Потрясенная силой его реакции, Розалинда шепнула:
— Простите.
Он ничего не ответил, она только увидела, как напряглись его плечи. Через несколько долгих, очень долгих мгновений он посмотрел на нее с кривой усмешкой.
— Если я на кого и сержусь, то не на вас, леди Калибан, а на себя. Я поклялся, что не буду предпринимать ничего подобного. А ведь я, хотите верьте, хотите нет, очень хорошо владею собой.
Она верила, что он говорит правду, и подумала, что должна быть польщена тем, что вызывает в нем такую силу желания. Она была бы не только польщена, но и очень обрадована, если бы у них могло быть хоть какое-то будущее.
Но никакого будущего у них не может быть. Присев, она стала поправлять рассыпавшиеся по плечам волосы.
— Благоразумие, не правда ли, сущий дьявол.
— Настоящий дьявол, — он все еще криво улыбался. — Величайшая трагедия моей жизни как раз в том и состоит, что все осаждающие меня дьяволы чертовски респектабельны.
Увидев сожаление в его взгляде, она облегченно вздохнула и улыбнулась. Возлюбленными им никогда не суждено быть, но друзьями они по крайней мере останутся.
Все еще не придя в себя от так и не отбушевавшего урагана страсти, Стивен сел и прислонился спиной к стволу ивы. Розалинда наблюдала за ним с пышно распущенными волосами, в ее бездонных карих глазах таилось сожаление. Она была невероятно очаровательна, и его снова с неодолимой силой потянуло к ней.
Однако прикоснуться к ней после всего происшедшего было бы чистейшим безумием. Отвернувшись, замедлив дыхание, он все же сумел подавить желание. Труднее, однако, было собраться с мыслями. Он хотел поддерживать установившуюся между ними душевную близость с помощью взаимопонимания. Хотел знать, что сделало ее такой, какая она есть. Пренебрегая строгими приличиями, он спросил напрямую:
— Что представлял собой ваш муж?
— Чарлз? — Ничуть не задетая этим вопросом, она продолжала расчесывать пальцами свои золотисто-рыжеватые волосы, обдумывая про себя ответ. — Он был актером. Примерно таким, как Эдмунд Честерфилд, только талантливым. Красивым, иногда даже и обаятельным. Когда он присоединился к нашей труппе, мне было восемнадцать лет: возраст, как вы знаете, довольно чувствительный. Естественно, я вообразила, будто безумно влюблена в него. Мои родители не были в восторге от предстоящего брака, но не видели достаточно веских оснований для его отклонения. Через год мы поженились.
