– Да, я стал судьей, обвинителем и палачом в одном лице, – выдохнул он.
– И теперь вы себя за это ненавидите?
– Нет, я не могу так сказать. Убивая каждого из них, я чувствовал... удовлетворение. Еще одной угрозой тому, что я считаю правильным и хорошим, стало меньше.
– Под правильным и хорошим вы подразумеваете Джексона?
– Нет, он всего лишь человек, которому свойственно ошибаться. Но для народа в целом хорошо, когда все люди признаются равными в правах и возможностях. И никто, каким богатым или сильным он бы ни был, не может этого изменить. – Он снова взглянул на оленей, потом на нее. – Не знаю, понимаете ли вы меня.
– Я принцесса, – сказала она и направилась к нему через залитую лунным светом террасу, сокращая расстояние между ними. – Мой дядя – правитель, вы бы сказали, король Акоры. Мой отец – его ближайший советник. Моя мать – дочь самого старинного рода в Англии, надежда короны, как они говорят, но, скорее, надежда самой Англии.
Еще ближе. Она видела, как дернулись желваки под его скулой, чувствовала, какой ценой дается ему контроль над собой. Он был таким мужественным, и это ее возбуждало. Знал ли он, что она была рождена и воспитана, чтобы стать ровней такому мужчине?
– В Акоре я живу во дворце на высоком холме.
– Я знаю это...
– Нет, – сказала она и положила ладонь ему на грудь, туда, где она чувствовала биение его сердца – сильное и ровное. – Мистер Нилс Вулфсон, вы не знаете того, что, как вы думаете, вы знаете.
– Мы так же далеки, как земля и луна. Вот что я знаю.
– Вы так думаете? В Акоре есть озеро, где, как говорят, утонул Месяц, влюбившись в Землю.
– Интересная версия.
– Романтичная. Вы верите в романтику?
Он покачал головой.
– Вообще-то нет.
– Тогда что это?
Он чуть улыбнулся. Она видела в его глазах удивление и огонь.
– Страсть, – ответил он и обнял ее.
Его поцелуй был далек от робкого прикосновения губ мужчины, который не знает, как женщина его воспримет. Он ничего не делал наполовину и ждал полной отдачи. Он был настойчив в самом акте поцелуя, раздвинул губами ее губы, наполнил ее рот языком. И у нее кружилась голова от наплыва ощущений.
Ошеломляющим было уже то, что она, которая так легко могла дать отпор другим, Волку сдалась без малейшего сопротивления. Фактически сама бросилась ему на шею. Она хотела его всего. И не просто хотела, желала страстно; в ней проснулся голод, о существовании которого она раньше и не подозревала.
Время замедлило бег, внешний мир оказался размыт и ничтожен. Осталось лишь то, что он назвал страстью, и в глубине души она смела надеяться – то, что было даже больше страсти.
Она могла бы полюбить Нилса Вулфсона. Отдать ему тело и душу без сожаления.
Инстинкты, взращенные в чувственной атмосфере Акоры, зашевелились в ней. Руки ее сами вспорхнули вверх, скользнули по мускулистым предплечьям, прежде чем сомкнуться у него на затылке. Губы ее податливо приоткрылись, она звала его в себя.
Это было безумием. Он, человек чести, славный своей волей, потерял себя, целуя женщину, к которой не имел никакого права прикасаться. Она была девственницей, не так ли? А может, и нет. Ей ведь двадцать пять, хотя она и не замужем. Кто знает, как там у них принято в Акоре? Ходили слухи, что акоранские мужчины – корифеи в искусстве любви. Наверное, то же относилось и к прекрасному полу.
Он должен был положить конец этому наваждению, и, к чести его будет сказано, он предпринял попытку. Но едва он смог оторваться от ее рта, как, не помня себя, стал покрывать поцелуями ее красивую шею и плечи, такие по-женски мягкие и в то же время развитые настолько, что было понятно – их обладательница ведет активную и подвижную жизнь.
Он чувствовал телом прикосновение ее полной женственной груди и едва сдержался, чтобы не накрыть ее грудь ладонями. Тут он все же сумел отстраниться, испытывая при этом ощущение, очень близкое к физической боли.
– Принцесса, – прошептал он.
– Амелия, – выдохнула она.
Он был тверд как камень, желание жгло его, и только недюжинная сила воли удерживала его от того, чтобы не взять ее прямо здесь и сейчас. Но достаточно было лишь случайного взгляда, брошенного в окно ее отцом, или братом, или дядей, и та война, о которой он всеми силами старался забыть, разразилась бы уже по его прямой наводке.
И его страна была бы вовлечена в войну потому, что он – правая рука президента, человек, занимающий высокое положение у себя в стране, совратил любимую дочь брата короля Акоры.
Или был совращен.
Честно говоря, он не знал, которое из двух предположений более соответствует истине.
– Принцесса, – повторил он, – я прошу прощения...
– За что?
– За непозволительные действия, – решительно ответил он. Лучше так, чем пойти у нее на поводу и утонуть в этих подернутых дымкой страсти, сейчас смеющихся глазах. Лучше, чем пойти на поводу у собственного желания. Лучше, чем бездумно откликнуться на зов этого тела и этих губ, этого голоса. Лучше, чем отдаться почти мальчишескому счастью, которым она наполнила его.
Она ставила перед ним жестокую в своей неразрешимости проблему. Он отступил, движимый чувством самосохранения, которое, правда, изрядно запоздало.
– Не стоило этого делать.
Она расправила юбку и подняла на него глаза.
– Знаете, мистер Вулфсон, если бы я была плохо информированной в определенных вопросах барышней, коих в Англии большинство, ваши слова могли бы меня оскорбить. Видит Бог, я могла бы почувствовать себя отвергнутой!
– Но вы себя отвергнутой не чувствуете.
Та улыбка, которую она подарила ему, была очень женственной и не по годам мудрой.
– К счастью, я получила очень хорошее образование. – И с этими словами принцесса Акоры протянула ему руку. – Пойдемте, я кое-что вам покажу.
Беги прочь, пожелай ей спокойной ночи и беги. Он знал, как поступил бы на его месте человек разумный. Надо было только сделать первый шаг...
Он пошел с ней, осторожно сжимая в своей руке ее ладонь, ощущая нежность ее кожи каждой клеточкой своей мозолистой ладони. Они прошли мимо серебрящегося водными струями фонтана через лужайку, мимо оленей, которые, удивленно вскинув головы, проводили пару глазами, но так и не пустились наутек. Дальше шла тропинка такой ширины, что двое могли пройти по ней только бок о бок. Тропинка вела под сводами дубов и вязов прочь от дома, к берегу маленького озера. В центре озера был островок, а на островке – беседка в виде античного храма.
