Гордон приобрел двух крепких коротконогих меринов, чтобы использовать этих выносливых животных во время экспедиций в горы. Они были не так красивы, как лошади, зато чувствовали себя гораздо увереннее на крутых каменистых горных тропах.
Гордон ехал на Черной Звезде, вороной кобыле с белой гривой. Мара сидела на гнедой Каштанке. Мускулистые животные были навьючены набитыми до отказа седельными сумками, да и седоки нагрузились сверх всякой меры, и все же животные ни разу не дрогнули, когда им приходилось карабкаться по крутым склонам или перебираться вброд через горные реки, где вода доходила им почти до крупов.
Гордон прихватил с собой ружье в чехле, которое было приторочено к седлу.
– В горах полно диких животных – горных львов, медведей и диких быков, – объяснил он. – Не так давно на пятерых охотников в одном из каньонов-тупиков, не имевшем выхода, напало стадо быков. Сражение длилось два часа, и, когда оно закончилось, все пятеро несчастных были мертвы, как и тридцать быков, которых они застрелили.
– Какой ужас! – Мара вздрогнула.
– К тому же в горах водятся гремучие змеи. Не исключено, что ты проснешься однажды утром и обнаружишь одну из этих тварей у себя под боком, в спальном мешке.
– Я начинаю жалеть, что отправилась с тобой. Но не для того ли ты рассказываешь мне все эти истории, Гордон, чтобы заставить меня вернуться домой?
Он рассмеялся:
– Не совсем так. Я чертовски рад, что у меня появилась спутница. Я и теперь еще не могу представить, как тебе удалось упросить своих родителей отпустить тебя со мной.
– Я очень решительная женщина!
– Женщина! – фыркнул Гордон. – У тебя еще молоко на губах не обсохло.
– Мне почти пятнадцать, – возразила Мара, почувствовав, что краснеет. – Вот что, Гордон Юинг… Думаю, лучше мне вернуться в Бисби.
– Только не делай этого вечером, когда стемнеет!
– Я скорее согласилась бы переночевать с медведем гризли, чем с тобой!
Слова эти были произнесены прежде, чем Мара сообразила, какой намек в них был скрыт: будто она и впрямь собиралась спать с ним.
Гордон почувствовал ее смущение и прекратил разговор со свойственным ему тактом. Он постоянно подшучивал над Марой, однако прекрасно видел, что она расцветает, превращается в женщину, полную жизни и огня, чувственную и страстную.
Гордон не переставал любоваться своей спутницей: он любовался тем, как свободно она сидела в седле; любовался очертаниями ее бедер и ягодиц, обтянутых грубой тканью штанов для верховой езды; любовался выступавшими под фланелевой рубашкой крепкими грудями и длинными волосами – заплетенные в косы и уложенные вокруг головы, они виднелись под полями ее сомбреро.
Путники уже углубились в настоящий лабиринт каньонов и ущелий, и им постоянно приходилось объезжать препятствия, возникавшие у них на пути, приходилось внезапно менять направление и ехать совсем не туда, куда следовало; лишь спустя много времени они снова выбирались на нужную им тропу.
– День и ночь мы должны быть начеку, должны постоянно присматриваться и прислушиваться, чтобы гроза не застала нас врасплох, – говорил Гордон. – А при первых же раскатах грома надо выбираться на высокое место. Помнишь, как однажды, когда мы держали путь в Бисби и ехали с Сэмом Пикензом, нас чуть не смыло наводнением?
– Никогда в жизни я не была так напугана.
– В прошлом месяце во время грозы недалеко отсюда утонул солдат, точнее, офицер. И его именем нарекли каньон. Его звали Рукер. К тому же следует еще опасаться апачей.
Впрочем, Гордон не особенно опасался индейцев. Все окрестные земли патрулировались военными, и апачи отошли в более отдаленные и бесплодные места – высоко в горы.
– А ты никогда не исследовал земли, расположенные подальше от Гор мулов? – спросила Мара.
– Нет еще, но собираюсь наведаться в окрестности Прескотта и Джерома и даже продвинуться на запад, до Кингмана. Все станет намного проще, когда «Сазерн Пасифик» проведет железную дорогу через Аризону. Уже построен мост через реку Колорадо.
И тут Мара вдруг заявила:
– Пари держу, тебе неизвестно, что этими наводящими на всех страх апачами управляют женщины.
– Что за глупости?! – изумился Гордон.
– Это правда! О… конечно, есть вожди более низкого ранга – мужчины, которые занимаются войной, но всем племенем управляют скво. И вся собственность принадлежит им. А когда мужчина и женщина вступают в брак, то муж приходит в семью жены, а не наоборот.
– Ты морочишь мне голову, Мара.
– Ты говоришь как все мужчины. Тебе претит мысль о том, что женщина может быть умнее, разумнее, что женщина может быть практичнее мужчины. Вы, мужчины, просто мальчишки, переростки, хвастливые и готовые ввязываться в драку при каждом удобном случае, как обезьяны. Вы готовы палить друг в друга без особой причины, как это сплошь и рядом происходит в Тумстоне. Но ты никогда не встретишь женщину, которая вела бы себя так глупо. А вот у апачей правильный взгляд на вещи. Они предоставляют решать важнейшие вопросы тем, кто лучше всего для этого подходит.
– Боже, храни дам, – пробормотал Гордон с театральным вздохом, закатив глаза. – А теперь ты скажешь, что президентом Соединенных Штатов должна стать женщина.
– О, уж это-то, конечно, неизбежно. Возможно, потребуется немало времени, пока такой день наступит, но рано или поздно это произойдет – и не только в Соединенных Штатах, но и в других странах тоже. И тогда мы, женщины, искореним глупые войны, которые вы, мужчины, так обожаете вести. Вы сможете тогда играть в менее опасные игры, чтобы выпустить пар и дать выход своему озлоблению.
Гордон бросил на девушку недоверчивый взгляд.
– Я, кажется, немного побаиваюсь тебя, Мара Тэйт.
Глаза ее то вспыхивали, то темнели.
– Вполне возможно, Гордон Юинг. И это естественно.
«Я собираюсь сделать вас своей собственностью, мистер Юинг, и вы не сможете этому воспрепятствовать».
В пять часов пополудни они нашли идеальное место для привала – у ключа, бившего из-под земли среди зарослей кактусов. После того как они почистили и напоили лошадей, Мара рухнула на свое одеяло.
– Должна признаться, что горноразведывательное дело – довольно хлопотное и утомительное занятие, – пожаловалась она.
Гордон сидел рядом, скрестив ноги. Он только что свернул себе папиросу.
– Как только найдем месторождение, сразу станет ясно, что мы не зря старались.
– Разрешишь мне затянуться твоей папиросой? – спросила Мара.
У Гордона глаза на лоб полезли.
– Малышка, ты что, рехнулась? Твой отец отрежет мне уши, если я разрешу тебе покурить. Леди не курят.
