– Ах ты, маленький мой! Ты сердишься, что я не обращаю на тебя внимание, да?
Ребенок согласно мурлыкнул, и тогда Рейна, взяв его крохотные ладошки в свои руки, начала играть с ним в «ладушки», напевая про поросят и петушков, танцующих на лужайке. Они с Гамаром часто играли в эту игру, и она доставляла младенцу огромное наслаждение. Он радостно засмеялся, смешно стараясь повторить за Рейной некоторые ее слова. Почувствовав, что малыш устал, она погладила его по головке и прижав к себе покрепче крохотное хрупкое тельце, поцеловала нежную щечку мальчугана. Ребенок повернул к няньке свое хорошенькое лицо и удовлетворенно зевнул. От этого бесхитростного движения Рейна почувствовала, как внутри у нее все переворачивается от любви и нежности к малышу.
Будет ли когда-нибудь и у нее такой прелестный младенец, ее собственный ребенок, которого она будет безумно любить? Рейне стало грустно, потому что ей было очень хорошо известно, что пока она живет на этом острове безбожных викингов, где насилие является способом и образом жизни и где все мужчины – ее враги, пока она тут, – у нее никогда не будет мужа.
И все-таки, глядя на светлые волосы ребенка и его голубые чистые глазенки, Рейна снова подумала о Викторе. Однажды у ее врага тоже может появиться сын, очень похожий на Гамара. И тут же она представила Виктора Храброго отцом в окружении милых, веселых детишек, таких же светловолосых, как он…
Ей даже жарко стало от таких мыслей, и она тут же постаралась отогнать их прочь, чуть не вслух приказав себе остановиться и не сходить с ума. Что же такое случилось с ней, если никак не удается избавиться от мыслей о своем враге, причем, что удивительно, думает она о нем с нежностью. Самое ужасное было в том, что Рейна думала о себе, как о матери будущих детей Виктора Храброго! И ей было страшно от того, что когда-то один из его сыновей возьмет в руки оружие и станет воином и ему придется сражаться с бедняжкой Гамаром, который тоже однажды выйдет на поле сражения и будет смотреть на детей Виктора, как на своих смертельных врагов!
Рейна вздохнула. По крайней мере она могла утешиться тем, что Гамар сейчас счастлив. Когда-то и ей приходилось испытывать нечто подобное в те далекие времена, когда она была принцессой в своей любимой родной Луаре. Когда-нибудь, надеялась девушка, ей, наконец, удастся покинуть опостылевший остров и вернуться на свою Родину.
Она стала покачивать младенца на руках, напевая колыбельную, которую помнила еще со своих детских лет. Малыш доверчиво прижался к ней, схватился своими пальчиками за ее руку, и Рейна почувствовала, как ей на глаза наворачиваются непрошеные слезы.
Через некоторое время она вошла в лачугу и положила ребенка рядом с его спящей матерью. Ей стоило огромного труда заставить себя думать о чем-то не таком мирном и безмятежном, как детство и материнство; Рейна заставила себя вернуться мыслями к своим планам обследовать вражескую территорию. Она как раз сегодня ночью собиралась предпринять новое путешествие через фьорд, чтобы еще что-нибудь узнать о Викторе. Это новое знание обязательно поможет ей одолеть врага… раньше чем он сможет ослабить ее мужество, и она сама сдастся перед его мистической силой.
Вечером этого же дня в трапезной «дворца» конунга Виктора был устроен, наконец, долгожданный пир, в честь его возвращения из царства мертвых. Вассалы Виктора, воины его дружины расселись за длинным столом. Сам он занял место на троне, во главе пиршественного стола, а у его ног расположились волки, с напряженным вниманием ожидая, когда их хозяин бросит им кости.
Виктор знал, что некоторые из его воинов были женаты, однако, сегодня в его доме собрались одни мужчины. Его служанка Хельга тоже отсутствовала и за столом прислуживала какая-то сгорбленная старуха, которую он никогда не видел. Это жалкое создание, одетое в накидку с капюшоном и какие-то истрепанные рукавицы, разносило дружинникам яства, беспрестанно бормоча что-то себе под нос. Виктор с изумлением обнаружил, что эта несчастная рабыня ко всему прочему, видимо, еще и почти слепа. Во всяком случае, она постоянно путала тарелки, роняла куски хлеба на пол и разливала вино.
Кроме женщины, в трапезной присутствовали Невин и его брат Квигли, которые наполняли медом кубки воинов. Глядя на этих двух невольников, Виктор поймал себя на мысли, что никогда не видел братьев, которые бы так отличались друг от друга по внешнему виду. В то время как Невин был худощавым, молчаливым и болезненным человеком, его брат, скальд Квигли круглый и розовощекий, отличался веселым и болтливым нравом. Наливая мед, он развлекал дружинников импровизированными поэмами, в которых подсмеивался над разными эпизодами из жизни викингов, над их привычками, или сыпал коротенькими побасенками о похождениях богов и богинь. Чем шумнее и громче становилось сборище, тем сильнее Виктор начинал понимать, что его воины предпочитают крепкие напитки самым изысканным яствам, и этот «пир» не что иное, как самая заурядная пьянка. Хотя тут еще нужно было подумать что вреднее – неумеренные возлияния викингов или их неправильная пища, богатая жирами и холестерином.
Виктор нахмурился. Ладно, о здоровой диете для своих людей он подумает позже. Хорошо еще, что с наступлением теплых дней ему удалось убедить Хельгу проветривать дом и готовить пищу во дворе. С тех пор в его покоях стало хоть не так дымно. После разговора с Эйриком, он выяснил, что техника кузнечного дела в раннем средневековье еще не позволяла устроить более современные печи, поэтому им было принято решение складывать камины и печи из камня и скреплять их известковым раствором. С помощью Свена он уже даже начал заготавливать камни для своего проекта.
Громкий грубый хохот отвлек Виктора от своих мыслей, и привлек его внимание к пирующим. Несколько воинов стараясь перекричать друг друга, бахвалились своими победами над женщинами.
– Когда я служил телохранителем в Константинополе, – с кривой ухмылкой начал Канут, – однажды я застал в постельке жену императора и ее двух служанок. И хоть бы одна из них пикнула! Нет, спокойно дожидались своей очереди!
– Думаешь удивил? – фыркнул Орм. – Это все ерунда! Помнишь как мы три лета назад ходили в набег на материк?
– А-а! Ты говоришь о том походе, когда мы захватили тот ирландский монастырь? Помню, помню! – воскликнул Свен, – там еще было полно монашек.
– Да их там было превеликое множество, – перебил его Орм. – Я там в одной келье поймал сразу четырех, связал их и, когда мы уходили, на них оставались только веревки. Мне кажется, эти затворницы были довольны. Они заревели от горя, увидев, что я ухожу. Если бы я им оставил одежду, они бы припустили за мной.
