— Как они быстро растут! Когда я подумаю, что Эдуарду уже двадцать восемь лет!
Г-жа де Сен-Савен молодила чиновника, рассчитывая извлечь пользу для себя из этого обмана. Г-н Моваль согласился:
— Да, они быстро растут и, едва окончив воспитание, покидают нас. Вы, сударыня, принадлежите к счастливейшим, ваш сын при вас, в Париже, тогда как Андре должен поступить в консулы. Он уедет далеко.
Г-жа Моваль сделала покорное движение. Андре принял скромный вид. Большие путешествия придают значительность почти одинаковую тем, которым предстоит совершать их, как и тем, которые их уже совершили. Г-н де Сен-Савен, закоренелый бульвардье, не имевший во всю жизнь иных забот, кроме любовных, проговорил:
— Это прекрасная карьера!
Потом он поправил свое пенсне, чтобы рассмотреть красивые обнаженные руки г-жи де Нанселль, которая захлопала в ладоши:
— О, как мне нравились бы длинные путешествия, долгие переправы; видеть далекие страны, в которых люди другого цвета, чем мы, разговаривают, едят, живут и любят иначе, чем мы!..
— За чем же дело стало, сударыня? Мы можем доставить вас, куда вы захотите.
Г-н Моваль замахал рукой. Казалось, он вызывал обширный горизонт морей, которые рассекались судами Мореходного Общества. Г-жа де Нанселль опустила голову, чтобы понюхать розы, распускавшиеся у ее корсажа. О каком Востоке, о каком благоухающем Дамаске, о какой цветущей Испании заставил ее задуматься их запах! Андре вздрогнул. Он тоже мечтал о благовонных садах, о неведомых землях, о далеких городах. Длинное бритое лицо г-на де Нанселля становилось печальным, как будто он боялся, как бы его молодая жена не улетела за моря, подхваченная вдруг тем крылатым Тритоном, который на объявлениях Мореходного Общества дует в свою выгнутую раковину среди пены от могучих винтов комфортабельных пароходов, которыми заведовал на всем этом водном просторе г-н Моваль. Он имел до того жалостный вид, что г-жа де Нанселль рассмеялась:
— Успокойтесь, мой друг, я еще не отправляюсь в путь, и все эти прекрасные проекты окончатся Буамартеном, где мы окажемся через две недели, вдали от опасных сетей, которые нам так любезно расставляет господин Моваль.
Это заявление послужило сигналом к обсуждению летних планов, тем более что подавались фрукты, и их вид вселял в каждом мысль о деревне. Стали расхваливать ее прелести. Г-жа де Сен-Савен должна была провести лечебный сезон в Шатель-Гюйоне, а г-ну де Сен-Савену доктора советовали попробовать полечиться в Виттеле, но ему совсем не хотелось покидать своего милого Парижа. Сын их собирался в Довиль, а потом на охоту в разные замки. Г-жа Моваль проведет каникулы в Варанжевилле, если позволит здоровье ее золовки. Что до г-на Моваля, то его занятия в Мореходном Обществе помешают ему, вероятно, взять отпуск. Его все жалели.
— А вы, месье Андре, любите деревню?
Г-жа де Нанселль обращалась к нему. Он колебался. Ему хотелось, чтобы его утверждение совпало с мнением молодой женщины. Она продолжала:
— Вы, кажется, не особенный охотник до деревни. А между тем вы должны бы торопиться любить природу нашей Франции. Наши пейзажи потеряют для вас всякую прелесть после того, как вы увидите столько светлых, солнечных стран. И то же самое происходит с многими другими вещами. Поэтому лучше всего желать их как можно меньше…
В ее голосе как бы слышалось сожаление. Из вазы, которую ей подали, она взяла один плод. Это был персик, прекрасный бархатистый и как бы живой персик. Она повертела его в руках с минуту, потом положила его на тарелку, сказав:
— Мне почти не хочется разрезать его. Он, быть может, совсем не будет так вкусен, как он прекрасен.
Г-н де Сен-Савен попробовал свой.
— Напрасно, сударыня, они — восхитительны!
Он стал жадно кусать сочную мякоть плода. Г-жа де Сен-Савен принялась журить его.
— Адольф, то, что вы делаете, — безрассудно: вы опять заболеете.
Она любила напоминать ему о том, что гастрономия в его годы имеет свои неудобства. Чиновник пришел ей на помощь:
— Папа не благоразумен.
Г-н Моваль при мысли о том, что у него не будет отпуска, принимался думать о Варанжевилле с небывалым сожалением.
— Ах, дорогой мой, если бы я был свободен как вы, я жил бы, мне кажется, круглый год в деревне.
Г-н де Нанселль стал давать разъяснения. Конечно, он очень любит Буамартен, но пребывание там очень уныло для г-жи де Нанселль. Было уже весьма благоразумно с ее стороны то, что она соглашалась уезжать из Парижа в июне и возвращаться в него лишь в октябре. Он не может обязывать свою жену выносить слишком долго суровость супружеского тет-а-тет.
Пока г-н де Нанселль говорил, Андре в первый раз внимательно рассмотрел его. Г-н де Нанселль был не молод и не красив, и ему-то принадлежало очаровательное и юное создание, сидевшее за столом против него. Она принадлежала ему потому, что он мог предложить ей почтенное имя, независимое положение, хорошо обставленный дом, туалеты, драгоценные вещи. Взамен этого она отдавала ему свою молодость, свою грацию, свою красоту. И так бывает нередко. Андре подумал об истории, которую ему рассказал его друг, Антуан де Берсен, о той, любимой им когда-то девушке, вышедшей из досады и малодушия замуж за человека тоже богатого и старше ее. Пережила ли г-жа де Нанселль, как и та, какое-нибудь сердечное разочарование? Покорилась ли она жизненной нужде или влечению к комфорту? Как бы там ни было, но во всем этом было что-то несправедливое и оскорбительное. Молодые красивые женщины должны бы по праву принадлежать людям молодым. А этот г-н де Нанселль казался Андре старым и некрасивым, более старым и более некрасивым, чем он был в действительности… Каким бы он ни был, но тем не менее он был мужем… Да, когда все уйдут, он останется здесь! Когда опустеют комнаты, они вдвоем подымутся по лестнице. Вдруг Андре стало грустно. Вечер уже наполовину прошел. Вставали из-за стола. Он скоро не увидит больше г-жи де Нанселль. Он больше не увидит ее в продолжение целых дней, месяцев…
Г-н де Сен-Савен и чиновник взяли каждый по сигаре из ящика, который подвинул им г-н де Нанселль, предложивший его Андре, когда г-жа де Нанселль подошла к своему мужу:
— Огюст, где же мои папиросы?
Г-н де Нанселль поставил ящик и пошел за маленькой лаковой коробочкой, которую он передал жене. Она открыла и, взяв там одну папиросу, предложила Андре:
— Не хотите ли одну из моих папирос, месье Андре?
В коробочке было их всего несколько штук. Андре колебался.
— Да берите же… Вы мне пришлете еще, когда будете консулом на Востоке.
Она, улыбаясь, посмотрела на него. Он покраснел, подумав, что она немного насмехается над ним. Его отец становится невыносим, говоря постоянно об этом консульстве. Г-жа де Нанселль чиркнула спичкой и передала ее Андре:
