— Это я? — Голос чуть слышен за шумом воды, плещущейся у края сухого дока.
Губы Генриха у самого моего уха, его теплое дыхание греет холодную щеку.
— Ты. И красавица, как ты. Счастлива, Мария?
Я повернулась к нему, он меня обнял, я, привстав на цыпочки, зарыла лицо в теплоту его шеи, сладкий запах бороды и волос, и прошептала:
— О, Генрих.
Мне хотелось спрятаться от его взора, я знала, на лице моем написан ужас, а не удовольствие и сейчас его все заметят.
— Счастлива? — настойчиво переспросил он. Поднял мое лицо, взял за подбородок, будто хотел прочитать душу как манускрипт. — Это огромная честь.
— Я знаю. — Улыбка дрожала у меня на губах. — Благодарю вас.
— И ты будешь спускать его на воду, — пообещал король. — На следующей неделе.
— Не королева? — произнесла я после секундного колебания.
Меня страшила эта участь — занять место королевы при спуске на воду новейшего, наивеличайшего судна, который он когда-либо построил. Но ясно же, кроме меня, некому. Не может же она спускать на воду корабль, носящий мое имя.
Он отмел ее в сторону, словно они не были женаты уже тринадцать лет, и только и сказал:
— Нет, не королева. Ты.
У меня достало сил улыбнуться и тем самым скрыть ужас — я несусь куда-то слишком быстро, слишком далеко, и в конце дороги ждет не беззаботная радость, подобная радости сегодняшнего утра. Нет, там куда темнее и страшнее. Мы пока еще беззаботно скачем, распевая хором, перевирая мелодию, но мы уже не просто возлюбленный со своей подружкой. Если мое имя носит такой корабль, если мне его спускать на воду на следующей неделе, значит, я и впрямь соперница королевы Англии, враг испанского посла, всего испанского народа, весомая сила при дворе, угроза семье Сеймур. Чем выше меня вознесет милость короля, тем сильнее грозящая мне опасность. Но я так молода, мне всего пятнадцать лет. Честолюбивые мечты не доставляют мне никакого удовольствия.
Как будто догадавшись о моем внутреннем сопротивлении, Анна была уже тут как тут.
— Ваше величество, какая высокая честь оказана моей сестре. Потрясающая шхуна, прекрасная, словно женщина, именем которой названа. Сильный, могучий корабль — как вы, ваше величество. Да благословит эту шхуну Бог, пусть сражается с вашими врагами, кто бы они ни были.
Генрих улыбнулся, услышав комплимент:
— Она обречена на успех. С лицом ангела на носу — другому не бывать.
— Она уже в этом году отправится бить французов? — спросил Георг, взяв меня за руку и легонько ущипнув, чтобы напомнить, в чем заключается работа придворного.
Король грозно усмехнулся:
— Безо всякого сомнения. И если испанский император будет действовать со мной в союзе, план таков — мы атакуем на севере Франции, пока он нападает на юге. Тогда уж обуздаем гордыню Франциска. Без сомнения, будущим летом все так и будет.
— Если мы можем доверять испанцам, — вкрадчиво заметила Анна.
Лицо Генриха потемнело.
— Это они в нас нуждаются, не мы в них. И пусть Карл не забывается, дело не в родстве и семейных связях. Если королева почему-либо со мной не в ладах, ей следует помнить — она в первую очередь королева Англии, а уже потом испанская принцесса, и прежде всего должна быть предана мне, своему королю.
Анна кивнула:
— Ненавижу раздвоенность. Хвала Господу, мы, Болейны, всецело преданы Англии. Целиком, без остатка.
— Несмотря на свои французские платья, — с проблеском остроумия заметил король.
Анна улыбнулась.
— Платье всего лишь платье. Платье Марии сшито из желтого бархата, но вам, лучше чем кому-нибудь другому, известно — под платьем скрывается верноподданное, преданное сердце.
Он повернулся ко мне, улыбнулся:
— Счастлив вознаградить такое верное сердце.
Я чувствовала, как к глазам подступают слезы, попыталась смигнуть их с ресниц, но одна никак не хотела уходить. Генрих наклонился, поцеловал меня в глаза.
— Сладчайшее создание, — прошептал он. — Моя маленькая английская роза.
При спуске прекрасной «Марии Болейн» на воду присутствовал весь двор, только королева заявила, что ей неможется, и осталась дома. Испанский посол наблюдал, как корабль шел к воде, и что бы он ни думал об имени шхуны, вслух он своих мыслей не высказал.
Мой отец пребывал в состоянии неистового раздражения на самого себя, на меня, на короля. Великая честь, оказанная мне и всему семейству, оказалась недешева. В подобных делах королю Генриху равных не было. Когда отец с дядей пришли поблагодарить за такое использование нашего родового имени, он разразился благодарностями за те пожертвования, которые они, несомненно, сделают в пользу замечательного корабля, носящего их имя, что, несомненно, укрепляет их репутацию.
— Так что ставки поднялись еще выше, — весело заметил Георг, пока мы наблюдали, как судно скользит по стапелям по направлению к соленым водам Темзы.
— Куда им быть еще выше? — чуть слышно, шевеля только уголком губ, спросила я. — Итак уже моя жизнь поставлена на карту.
Рабочие верфи, полупьяные от дарового эля, с громкими криками махали шапками. Анна улыбнулась и замахала в ответ. Георг усмехнулся. Ветер теребил перо у него на берете, ворошил темные кудри.
— Теперь отцу придется потратиться, чтобы ты оставалась королевской фавориткой. На карту положено не только твое сердечко и твое счастье, моя маленькая сестричка, но и все семейное состояние. Мы думали, сыграем на его любовной тоске, но дело обернулась так, что он выставил нас заимодавцами. Ставки поднялись выше. Отец и дядя захотят, чтобы их вложения окупились. Спорю, мы это скоро увидим.
Я отвернулась от Георга, поискала глазами Анну. Она стояла немного поодаль, рядом с ней, как обычно, Генрих Перси. Они оба следили за кораблем, буксиры потащили судно по реке, потом развернули и, борясь с течением, пришвартовали к пристани, чтобы оснастить прямо на воде. Лицо Анны оживлено, ей всегда нравится флиртовать.
Она улыбнулась мне и насмешливо крикнула:
— Да здравствует Королева дня. Я скорчила гримаску:
— Перестань меня дразнить, Анна. Мне уже довольно досталось от братца.
Генрих Перси шагнул поближе, взял мою руку, поднес к губам. Взглянув на его склоненную светловолосую голову, я поняла, как высоко меня вознесла моя звезда. Это был Генрих Перси, сын и наследник герцога Нортумберленда. Во всем королевстве не нашлось бы другого с такими возможностями и таким состоянием. Сын самого богатого человека в Англии, влиянием уступающего только самому королю. И вот он склоняет голову и целует мне руку.
— Она больше не будет вас дразнить, — заверил он, поднимая голову и улыбаясь, — поскольку я веду вас обедать. Мне сказали, повара из Гринвича трудятся с рассвета, чтобы все было готово. Король уже направил свои стопы к столу, не пора и нам последовать за ним?
