Джуд Деверо - Безукоризненное деловое соглашение

— Было нетрудно его достать. Я его взял у Элли, потому что только она одна в городе такая же маленькая, похожа на эту. Она сказала, что не хочет, чтобы его испачкали кровью.

Он с гордостью держал в руке ворох темно-красного бархата и мешок с бельем.

— Это все пришло из Парижа, — добавил он. Коул хохотнул с иронией.

— Париж в Теннесси? — спросил он, оглядывая платье. Это было платье для проститутки: очень мало чего над талией, потом на бедрах гладко и с волнующим турнюром, чтобы подчеркнуть изгибы женской задницы.

— Вези обратно, — сказал он. — Она его не наденет.

— А вот и надену, — возразила Дори, выступив вперед и выхватив платье из грязных рук мужчины.

— Не наденешь! — воскликнул негодующе Коул. — Здесь ничего нет сверху… Ты будешь… Тебя будет видно.

— Ты говоришь почти как священник в Уиллоубай.

Коул был поражен.

— Уиллоубай?

— Где я живу, и где есть золото, — сказала она значительно.

Коул был раздражен из-за платья, но от ее заявления он прямо-таки рассвирепел и не знал, как ему себя вести. Эта женщина выскользнула из его рук.

— Это платье ты не наденешь, — повторил он, выхватывая его у нее из рук.

— Нет, надену!

Она попыталась отобрать платье, но он спрятал его за спиной.

Тогда она повернулась к Коулу спиной, сложив руки на груди.

— Если я не надену это платье, я в город не поеду и никто не получит никакого золота.

Коул никогда не сталкивался с подобной проблемой. Благодаря своей красивой внешности он мог не беспокоиться о том, как заставить женщину сказать «да». Кроме того, он никогда не был настолько глуп, чтобы запрещать женщине делать то, что она явно хотела сделать.

Инстинктивно он повернулся к другим мужчинам, но, к своему огорчению, увидел, что они наблюдают за всем так, словно он и Дори — странствующие актеры, разыгрывающие представление только затем, чтобы их позабавить. Даже Форд, чистивший ногти огромным ножом, что сгодился бы и быка освежевать, казалось, не спешил прекратить спор.

— Дори, ты должна выслушать меня, — сказал Коул, делая шаг к ней.

Она обернулась:

— Что со мной случится, если я надену это платье? Ты думаешь, что в городке большой выбор женских платьев, которые надевают в церковь? А кроме того — какое твое дело?

Уже и так рассерженный, Коул при этом заявлении просто осатанел.

— Я не хочу, чтобы весь городок на тебя пялился! — закричал он. — Ты моя жена!

К его огорчению, лицо Дори расплылось в улыбке. Казалось, что он доставил ей большое удовольствие.

— Отдай мне платье, — попросила она ласково, протянув руку.

Как могло такое маленькое существо довести мужчину просто до безумия? Или, может быть, это и не сумасшествие, а горечь опустошенности, которая заполнила его душу? Он никогда бы не усадил ее на лошадь в одной ночной сорочке, но ведь и не может купить ей приличное платье.

С покорностью на лице он подал ей платье, и Дори пошла за ближайший камень, чтобы его надеть.

Только удалившись от его взгляда, она с наслаждением прикоснулась к бархату. Ей хотелось одеться во что-то приличное, конечно, но это было намного, намного лучше того, что она ожидала. Это было платье, о котором мечтает каждая женщина, платье, которое заставляет мужчин ее заметить. А кроме того — такое платье ей никогда не позволяли носить в отцовском доме. Он всегда следил за тем, чтобы волосы были причесаны гладко, чтобы был закрыт каждый дюйм ее кожи. Он сердился, когда она не надевала перчаток, желая, чтобы и руки были закрыты от мужских взглядов.

Она сняла ночную рубашку и начала долгий и сложный процесс одевания: сорочка, панталоны с алыми бантами, красивые черные чулки — только с одной дыркой, кружевные подвязки. Корсет, который ее отец считал неприличным, — черный атлас с алой лентой, две нижние юбки с каймой и, наконец, платье.

Затаив дыхание, она скользнула в нежный бархат.

Платье было из темно-красного бархата, но примерно через каждые шесть дюймов были сделаны вертикальные вставки из малинового атласа. Уже когда платье скользило через голову, Дори почувствовала, что оно ей в самый раз. И точно. Она должна была, конечно, не дышать, чтобы платье сошлось на талии, но дышать — это мелочь, какое это имеет значение?! Лиф у этого платья был вырезан так низко, что почти полностью обнажал груди. И, как заметила сама Дори, темно-красный цвет по сравнению с ее кожей цвета слоновой кости, не загоравшей ни разу за всю ее жизнь, создавал, пожалуй, приятный контраст.

К ее удовольствию, платье застегивалось спереди, что называется сотнями крючков с петлями. Она представления не имела, почему здесь застежка спереди — обычно она бывает сзади, но, столкнувшись с этим, поняла, что так платье намного легче снимать и надевать, а это, конечно, немаловажно.

Когда хорошенькие маленькие туфли были обуты, она вышла из-за камня и взглянула на лица четырех онемевших мужчин.

И сердце у нее воспарило.

Ведь тысячи, тысячи раз она наблюдала, как Ровена входила в комнату и мужчины столбенели. Смолкали все голоса, женщины и мужчины устремляли на нее взгляд. Не однажды она видела, как замолкали большие группы школьников при виде ее красавицы сестры. И никогда подобного не случалось с Дори. Она могла въехать в комнату на белом слоне в сопровождении духового оркестра, и все равно никто бы не обратил внимания. Наконец-то случилось то, о чем она думала беспрестанно.

— Как я выгляжу? — спросила она смущенным тоном, которым, как она слышала, говорила Ровена всю жизнь. И она — так же, как и все другие, — думала всегда примерно так: «Разве ее не обожают? Она прекрасна, но даже не осознает этого. Как всякий другой, она спрашивает, все ли у нее в порядке?» В этот момент Дори осознала, насколько дружелюбна на самом деле ее сестра. Ровене не надо спрашивать, как она выглядит: глаза людей были ее зеркалом, и они заверяли ее, что она выглядит удивительно. Спрашивая, как она выглядит, Ровена старалась, чтобы люди не конфузились, чтобы они не благоговели перед ее красотой. Она позволяла им верить, что она представления не имеет, насколько ошеломляет ее красота.

Так что сейчас, впервые в своей жизни, Дори представилась возможность поиграть в эту очень радостную игру.

— Никто ничего не собирается мне сказать? — спросила она со всей невинностью четырехлетней девочки, надевшей первое платье для утренника. С той лишь разницей, что Дори была постарше.

Коул замер, уставившись на нее. Дори не была такой красавицей, как сестра, но поражала не меньше. Ее волосы, освобожденные от рабства после долгих часов на ветру и солнце окутывали ее голову как облако — мягкое, густое и очаровательное. Ее маленькое личико в форме сердечка было сочетанием невинности и сообразительности. Блеск в глазах был не от солнечного света, а от удивительного ума, который светился в них. Хорошенький рот — маленький, но с полными губами, изгибающимися над хорошо очерченным подбородком, а ниже…