Словно облекая мои мысли в плоть, из ворот Синьории выплыла благородная дама, изысканная и великолепная. Никогда еще не видела я женщины в столь пышном облачении и ослепительно драгоценном уборе.
Дальние звуки фанфар возвестили появление череды дудочников и знаменосцев, за которыми шествовали герольды, пажи и ратники — все в чрезвычайно эффектных одеждах.
— Шили по эскизам Лоренцо, — обмолвился Бенито об их платьях. — Он ко всему на празднике приложил руку.
— Кто та дама? — спросила я, не отрывая глаз от процессии.
— Лукреция де Медичи, — пояснил Бенито. — Мать Лоренцо и Джулиано.
Послышались восклицания, но довольно умеренные, если не сказать сдержанные, поскольку в воротах возник новый участник торжества, мужчина в строгом черном облачении. От боли он едва не складывался пополам, а его лицо — возможно, некогда красивое — искажала мучительная гримаса.
— Пьеро Подагрик, — не стал ждать новых расспросов мой спутник, — отец Лоренцо. Он самый главный у Медичи. Но долго он не протянет.
— Сам вижу.
— Его у нас не очень жалуют, — добавил Бенито. — Не так прославляют, как когда-то его батюшку Козимо — того даже называли Отцом Отчизны. Все у нас спят и видят, когда править начнет Лоренцо.
Пришел черед открытия настоящего торжества. Первыми показались восемнадцать рыцарей в начищенных до блеска серебряных латах и боевых шлемах. Каждый из них, по словам Бенито, представлял на празднике родовитейшие флорентийские семейства. Доспехи для рыцарей тоже придумывал Лоренцо.
— Где же монахи? — нетерпеливо спросила я.
Присутствие церковников на праздничных гуляниях в Винчи, пусть гораздо более убогих, чем это, всегда бросалось в глаза. Здесь же, на флорентийском фестивале, мне бросилось в глаза их отсутствие.
— Монахам тут совсем не место, — ответил Бенито с нескрываемым презрением. — У церкви свои празднества, совершенно особые. Посмотри-ка туда! Вон она, Королева дня!
«Поговорили о церковниках, и довольно», — улыбнулась я про себя и залюбовалась невестой Лоренцо, на мой вкус самой милейшей девушкой на всем белом свете. Будь я мужчиной, сама, наверное, влюбилась бы в нее. Ее мягкие локоны оттенка предзакатного солнца ниспадали на белые округлые плечи. На приятном лице выделялся точеный остренький носик, а щеки и подбородок имели приятную округлость и были совершенны. В глазах девушки плескалась радость.
И кто бы на ее месте не радовался? Убранство девушки было под стать принцессе — небесно-голубые и белые шелка, усыпанные сотнями жемчужин. Издали я не разглядела цвета глаз девушки, но не сомневалась, что он вторит ее одеянию. Вся воплощение величавого достоинства, она опустилась на предназначенный для нее золоченый трон. Пораженная публика затаила дыхание, глядя, как восемь ливрейных носильщиков подняли трон на плечи и понесли по крытым пурпурной дорожкой ступеням в центр площади, где и установили лицом к зданию Синьории в центре обтянутой бархатными канатами площадки. Восседающие под галереей дворца сановники при виде красавицы одобрительно закивали.
Вдруг толпа на площади оживилась, и раздались ликующие возгласы. Из-под арки дворца показался молодой наездник. Юноше — я в жизни не видела никого красивее — от силы было лет шестнадцать. Коротко остриженные белокурые волосы курчавились на его благородно посаженной голове, а линия подбородка и скул поражала четкостью, словно высеченная резцом. Правда, царственная прямая посадка всадника совсем не вязалась с его широкой мальчишеской ухмылкой. Юноша приветственно помахал публике, не скрывающей своего обожания.
— Джулиано, — шепнул мне Бенито, откровенно трепеща от восторга, — младший брат Лоренцо. Они с ним лучшие друзья и будут вместе править, когда Пьеро умрет.
Истошно загудели дудки и трубы, перекрывая все звуки, но следом к музыке примешался странный гул. Я поняла, что все голоса на площади зазвучали в унисон, сливаясь в один невообразимый рев. Зрители, рассевшиеся по крышам, подоконникам и перилам галерей, подхватили этот восхищенный вопль, выкликавший одно слово: «Лоренцо!» — так что вскоре уже вся площадь хором скандировала: «Лоренцо! Лоренцо! Лоренцо!»
Наконец он явился перед толпой. Вначале я разглядела просто человека на белом боевом скакуне в шелковой, развевающейся от ветра накидке. Длинные перья белого плюмажа на берете всадника изгибались дугой, оттененные его черными волосами до плеч.
Конь и наездник, словно одно слаженное целое, направились по пурпурной дорожке прямо к Королеве. Жеребец под красно-белой, отделанной жемчугами попоной горделиво вышагивал, высоко поднимая копыта. Лоренцо был облачен в алый бархатный табар,[9] а его реющий на ветру великолепный шелковый шарф был весь расшит пунцовыми розочками. Высокая прямая фигура наследника Медичи источала достоинство. Он нес лазурный щит с геральдическими лилиями, в центр которого был вправлен алмаз величиной с утиное яйцо.
Лоренцо не поднял по примеру брата руку в приветственном жесте. Он смотрел на скандирующую его имя толпу, и его взгляд излучал такую безмерную любовь, что всякие внешние ее проявления были попросту излишни. Женский голос вдруг выкрикнул: «Мы любим тебя, Лоренцо!» — и лицо всадника озарилось лучистой улыбкой, настолько искренней, что и у меня вдруг защемило в груди. Новая громогласная волна со стороны публики выявила полное ее одобрение происходящему, и я поймала себя на том, что кричу вместе со всеми. Никогда в жизни мне не приходилось до такой степени повышать голос, никогда не доводилось испытывать предельное обожание к самому обычному человеку — тем более к молодому мужчине.
Лоренцо де Медичи казался старше Джулиано, но я все равно не дала бы ему больше двадцати пяти. Красотою брата он не отличался: оливково-смуглый, с крючковатым, почти приплюснутым носом и сильно выдающимися подбородком и нижней губой. Резкие морщинки на лбу выдавали натуру мыслителя. Однако он был высок ростом, широк в плечах и узок в бедрах, а мускулистые ноги свидетельствовали о привычке к седлу.
Лоренцо меж тем миновал нас и уже приближался по длинной пурпурной дорожке к Королеве. Никоим образом не желая любоваться на его спину и лошадиный зад, я схватила Бенито за руку и начала протискиваться сквозь толпу, пока не нашла место, откуда была прекрасно видна юная прелестница, с восхищением взиравшая, как Лоренцо спешивается и, отбросив назад белоснежную накидку, низко склоняется перед ней.
К ним приблизился паж, держащий бархатную подушечку, на которой сияла корона, составленная, если верить глазам, из алмазов крупной огранки. Лоренцо взял венец и опустился на колено перед своей избранницей. Толпа почтительно смолкла, и я впервые услышала голос наследника клана Медичи — густой рокочущий бас. Говорил Лоренцо с изысканным красноречием.
