Наталья Дмитриевна округлила глаза и откровенно растерялась, не зная, как реагировать на столь дерзкую выходку, причем на глазах калужан. Публика, завидевшая сию сцену, замерла, желая увидеть последующую развязку. И она не преминула последовать.
— Сударыня! — начал Корнеев тоном, словно в дурной пьесе. — Наталья Дмитриевна, молю, не гоните меня! Я не знал, как познакомиться с вами, ведь все, чтобы я ни сделал, показалось бы со стороны неприличным. Поэтому-то я и решился на неслыханную дерзость. Примите от меня эти цветы… Конечно, они не столь красивы, как вы… Но, увы, это все, что я могу подарить вам на данный момент…
Публика зашушукалась, женщины и юные барышни умилились: о мон шер, как он хорош и романтичен…
Корнеев, стоя на коленях, пребывал в ужасе: «Вот сейчас она закричит, начнет ругаться, оскорбится, и поделом мне, дураку…»
Но реакция Натальи Дмитриевны была весьма неординарной: она звонко рассмеялась. Публика, наблюдавшая за сценой, расслабилась, понимая, что девушка принимает ухаживания гусара.
— Сударь, вы, право же, поразили меня! — воскликнула красавица. — Это так неожиданно… Глаша, — обратилась она к компаньонке, которая застыла в ужасе от происходящего, — возьми цветы у господина… А как ваше имя? Да и поднимитесь с колен, в конце концов, уже вся Калуга на нас смотрит.
Гусар поднялся, опешившая Глаша приняла у него цветы.
— Я — Константин Владимирович Корнеев, служу в Семнадцатом гусарском полку, что расквартирован в Красном Городище.
— О! В том самом, где служат одни дуэлянты! — воскликнула восхищенная барышня.
Корнеев замялся.
— Собственно говоря, да… — протянул он.
Реакция Натальи Дмитриевны вновь была самой неожиданной:
— Ах, как это романтично, сударь. Вы непременно расскажете мне, из-за чего стрелялись!
— Я дрался на шпагах…
— Ах, неужели! Как французский дворянин из-за прекрасной дамы? — восхищению барышни не было конца.
— Почти…
— Ах, сударь, вы так скромны! Кстати, откуда вы знаете мое имя? Вы следите за мной?
Поручик опять растерялся, не зная, что и ответить, решив, что самое простое в данной ситуации говорить правду.
— Да, сударыня, каюсь, я следил за вами…
— Ах, как это напоминает мне романы Понсона Дю Терраль! Вы читали их?
— Да, «Прекрасную ювелиршу». — Правда, поручик здесь немного схитрил, ведь он так и не дочитал сей роман, который показался слишком уж наивным.
— Это мой любимый роман, — призналась Наталья Дмитриевна. — Но прощайте, я должна ехать домой в Погремцовку, иначе папенька будет сердиться. Он и так скрепя сердце отпускает меня в город с Глашей.
— Но, сударыня, насколько мне известно, в наших краях нет разбойников…
— Вы правы, Константин Владимирович, зато полно военных…
Девушка направилась к пролетке, поручик помог ей подняться, затем и Глаше, которая буквально утопала в цветах.
Немного отъехав, Глаша, придя в себя и набравшись смелости, высказалась:
— Наталья Дмитриевна! Какой позор! А если бы кто из ваших знакомых увидел?! Что бы сказал барин?
— Успокойся, Глаша. Из знакомых меня уж точно никто не видел. Папенька ничего не узнает. Про цветы скажем, что букет очень понравился и я его купила… И только-то! А по поводу позора… Разве это позор, если молодой, красивый гусар признается в своих чувствах?! А он красив, этот поручик Корнеев: высокий, статный, глаза так и пылают огнем страсти! Ах, Глаша…
Наталья Дмитриевна думала о поручике всю дорогу, покуда пролетка не въехала в ворота поместья. Некое, неизвестное доселе чувство переполняло девушку.
Супруги Погремцовы, Дмитрий Федорович и Мария Ивановна, почти двадцать лет прожили вместе, редко покидая пределы своего калужского имения. Имение Погремцовка было не очень большим, но и немаленьким, насчитывая двести пятьдесят крестьянских душ. Доходов, получаемых от продажи зерна, топленого масла, пеньки и льна вполне хватало супругам на достойное существование, содержание и образование дочери, Натальи Дмитриевны, которая, почитай, уже была на выданье, ей минул девятнадцатый год.
Все чаще в последнее время Дмитрий Федорович задумывался о достойном женихе для Натальи, но, увы, не видел подходящей кандидатуры. Соседи помещики, некоторые из которых были уже вдовцами с детьми, пребывали в более скромном состоянии, нежели супруги Погремцовы, многие даже не могли обеспечить своих сыновей, отчего отправляли их служить в армию в весьма невысоких чинах.
От такой перспективы Дмитрию Федоровичу становилось тошно до крайности, ведь Погремцов и его супруга были еще не стары, им едва исполнилось по сорок лет, хотелось пожить роскошной жизнью в Санкт-Петербурге или Москве, иметь приличный экипаж для выезда.
Наталья Дмитриевна уродилась на славу: складная, невысокого роста, имела приятное открытое лицо со здоровым деревенским румянцем, а не косметическим, как у городских барышень; темные волосы, обычно укладываемые на прямой пробор, струились блестящими аккуратными локонами с обеих сторон ее дивной головки.
Что и говорить, сия барышня, ко всем ее внешним прелестям, была еще и начитанна, с избытком увлекаясь французскими романами, правда, в пользе которых папенька ее весьма сомневался. Оттого и стала Наталья Дмитриевна к девятнадцати годам излишне сентиментальной и пылкой, постоянно переживая в душе любовные приключения героинь новомодных романов и веря в любовь с первого взгляда.
Дмитрию Федоровичу не хотелось выдавать дочь за кого ни попадя. И он ждал появления выгодной кандидатуры жениха, нисколько не сомневаясь, что его Наташенька сможет произвести благоприятное впечатление на кого угодно.
И вот терпения и надежды Дмитрия Федоровича были вознаграждены сполна. В конце апреля получил он письмо от старинного друга Павла Юрьевича Астафьева, с которым служил в артиллерии во время кампании 1812 года. Более того, Дмитрий Федорович и Павел Юрьевич принимали участие в Бородинском сражении. Давно это было…
В те годы Погремцову едва исполнилось двадцать лет, он только окончил Артиллерийский корпус. Полковник Астафьев был старше почти на двадцать лет и командовал тем самым полком, где и служил молодой артиллерист.
При Бородинской битве французы прорвали редут, смяли русскую пехоту, устремившись на ненавистную артиллерию. Полковник Астафьев получил тяжелое ранение и выжил лишь благодаря смелости молодого поручика Погремцова. Вынося с поля битвы своего командира, артиллерист был контужен разорвавшимся рядом снарядом, отчего и попал вместе с графом Астафьевым в лазарет. Денщик Пантелемон, верно служивший поручику и не покидавший своего барина даже на поле боя, и принес их обоих в лазарет.
