Первая часть этого сообщения не совсем соответствовала истине, но Годдар не был посвящен в местные сплетни и не сомневался в правдивости своей возлюбленной.
— Лиззи, ты простишь меня, и все будет по-прежнему?
— Значит, ты не хочешь разойтись?
— Я? Боже милостивый! Конечно, нет! С какой же стати, Лиззи!
Опять наступила пауза. Молодые люди в это время находились в самом центре Хай-Стрит. Около ярко освещенных подъездов увеселительных заведений толпились кучки праздношатающихся: остальная же часть улицы была менее многолюдной.
— Что же ты не обнимешь меня? — нежно спросила Лиззи.
Годдар повиновался. Лиззи громко засмеялась при виде его робости и неловкости и сама крепко прижала его руку к своей талии.
— Можно подумать, что я первая девушка, с которой ты гуляешь!
— Да оно так и есть, — просто ответил Даниэль. — Я никогда не обращал внимания на девушек, пока не увидел тебя.
— Я думаю, это сказки, — сказала Лиззи.
— Нет, правда. Клянусь, что это правда!
— О, как ты можешь клясться? Ну, если это правда, этого не должно было бы быть. Тебе следовало с кем-нибудь напрактиковаться и тогда ты бы, по крайней мере, умел ухаживать. Ты знаешь, практика ведь очень помогает совершенствованию.
Этот аргумент убедил Годдара и оставил в нем смутное недовольство собой и досаду, что он не исполнил своей обязанности мужчины и не развил в себе таланта к ухаживанию.
В то же время в нем зашевелилось неприятное удивление, что Лиззи так хорошо знакома с этим предметом. Но Лиззи была совершенно счастлива.
— Тебе бы не приглянулась никакая другая девушка? Нет?
Она слегка прильнула к нему головой. Свет электрического фонаря падал на ее, обращенное к нему, хорошенькое лицо, и молодой человек забыл обо всем, кроме того, что у нее были мягкие свежие губы.
Они помирились — по крайней мере в той степени, в какой вообще была возможна гармония между их натурами. Остальная часть прогулки прошла совершенно мирно и благополучно и, когда они дошли до квартиры Лиззи, они уже были снова очень довольны друг другом. Она открыла дверь и, держа ее полуоткрытой, мило приняла его поцелуй. Затем, желая, чтобы примирение было совсем полным, сказала:
— Я очень рада, что ты решил остаться простым рабочим. Я не переношу глупых политиканов!
Она быстро исчезла. Дан постоял несколько мгновений, с недоумением глядя на дверь. Затем, повернувшись, он пошел в соседний дом и медленно поднялся по лестнице в свою комнату. Он думал о необыкновенной ничтожности женского ума.
Переворот.
Лиззи была первой женщиной, встретившейся на его пути. Он, как новый Адам, смотрел на нее с изумлением. Рай, где он встретил свою Еву, находился в другой части дома и был отделен низкой стеной. Здесь, у этой стены, Дан в недавнее время проводил все свои свободные летние вечера, в рубахе, с трубкой во рту, и болтал с Лиззи о всякой всячине, когда она снимала белье с веревок или просто сидела у дверей, чтобы подышать свежим воздухом. Он и сам не мог бы сказать, когда и как дело дошло у них до теперешних отношений. Он был так занят другими делами, что ему это и в голову не приходило.
Годдар постепенно привык к самому факту ее существования, а затем ему показалось вполне естественным, что он должен на ней жениться. В его социальном кругу жена составляла необходимую часть ежедневного существования. Притом Лиззи была самой хорошенькой девушкой, которую он когда-либо видел. Когда он целовал ее пухлые губки, по всему его телу пробегали какие-то искры. Это было, по его мнению, ясным доказательством того, что он ее любит. И вот, в один прекрасный день он отправился к ее отцу, бывшему пароходному капитану с Темзы, и получил его согласие на брак. Годдар имел хороший заработок, что дало ему возможность сделать небольшие сбережения. И отец Лиззи, который не имел никаких особых семейных добродетелей и находил дочь слишком дорогой роскошью, на радостях основательно напился, чтобы отпраздновать это событие. Познакомившись потом с ним поближе, Годдар начал смотреть на него, как на старого гуляку, очень жалел Лиззи и стремился возможно скорее вырвать ее из его лап.
Для Годдара было очень трудной задачей соединить все это вместе — и ремесло, и самообразование, и занятие политикой, и ухаживание. Последнее занятие было безусловно самое приятное, но, с точки зрения утилитарной, оно не давало пока никаких выгод. До той поры, как он влюбился в Лиззи, Дан с негодованием отвергал всякую мысль «волочиться» за девушками, потому что считал это лишней и преступной тратой драгоценного времени. Даже теперь он иногда чувствовал себя в некотором роде виноватым. Ему хотелось поскорее жениться, устроиться и окончательно и навсегда обеспечить за собой хорошенькое личико Лиззи. А после того — в своей дальнейшей мирной и ничем посторонним не смущаемой жизни все сердце, всю энергию отдать великому движению, которое его поглощало.
Может быть, Лиззи и в самом деле была права: маленькая практика в искусстве любви была бы ему пожалуй полезна, но совершенно в другом смысле, чем это представляла себе Лиззи.
Спустя несколько дней после лекции в Радикальном Клубе, Годдар повел свою невесту в театр. Несколько недель перед этим он был с ней в театре «Лицеум»; он тогда думал, в простоте своего сердца, что Лиззи получит такое же эстетическое наслаждение, как и он сам. Но она до смерти там скучала, вернулась домой надутая и вопрос о хождении в театр сделался с той поры опасной темой разговора. На этот раз, в виде компенсации, он выбрал «Адельфи» и результат был совсем иной: Лиззи смеялась и плакала, сжимала руку Даниэля и необыкновенно веселилась. Она сама не знала, кем она больше восхищалась — Вильямом Террис или Даниэлем. На империале омнибуса, когда они возвращались домой, Лиззи решила этот вопрос в пользу Даниэля. Она крепко прижалась к нему и притянула его руку к своей талии; а затем сняла свою скромную потертую перчатку и положила мягкую теплую ручку на его руку. Годдар растрогался, крепко прижал ее к себе и наклонил голову так, что ее пышные светлые кудри коснулись его губ.
— Почему бы тебе не ласкать меня так почаще, Дан? — прошептала она. — Вот так, как сейчас. Я себя чувствую гораздо уютнее.
— Для этого нужно быть на империале омнибуса, — сказал Дан.
Она нежно подтолкнула его, чтобы показать, что она оценила его шутку, и продолжала:
— Я не сержусь, когда ты целуешь меня, Дан. Я люблю это. Теперь, когда мы жених и невеста, ты должен быть страшно глупым, прижимать меня, говорить мне, как я хороша, и все такое.
Они сидели на передних местах «буса», заднюю публику можно было не считать за зрителей; много людная улица внизу была так же далека от них, как и ярко блиставшие звезды наверху. Даниэль поддался ласкающему нежному шепоту и наградил Лиззи долгим поцелуем влюбленного. Когда немного спустя контролер спросил их билеты, Годдар совершенно забыл о своих коллективистских убеждениях и сделался ярым индивидуалистом.
