Она оглянулась, ища в толпе высокую фигуру Тома, и увидела бледного белокурого молодого человека, который наблюдал за ней, прислонившись к столбу. Он стоял в свете фонаря, как бы выделявшего его из окружавшей темноты.
Шарлотта неотрывно смотрела на юношу, чья необычная красота и очень светлые волосы, длинные в соответствии с романтической модой, выдавали в нем иностранца. Свет падал на выдающиеся скулы, страстные темные глаза, короткий прямой нос и четко очерченный рот. Под хорошо пригнанным черным костюмом была свободная рубашка, соответствовавшая, как и прическа, романтической моде. Костюм не мог скрыть крепкую мускулистую фигуру, разительно контрастировавшую с холеными тонкими руками и грациозным наклоном головы. Он внимательно смотрел на Шарлотту, как будто любил или ненавидел ее всю жизнь. «Кто он? — подумала она. — Какое странное лицо. Наверное, он поляк».
Он показался ей совсем молодым и неиспорченным человеком, который может влюбиться с первого взгляда даже в толпе. Она попыталась вспомнить, где она могла встречать его раньше. Он ей явно кого-то напоминал. Возможно, это было в ее мечтах, где-то в прошлом, в другой жизни. Он действительно был неотразимо хорош, и внезапно его красота зажгла в ней ответный огонь. Похоже, что в ее изломанной душе кто-то вдруг тронул туго натянутую струну, и она вся, с ног до головы, внезапно завибрировала в тон низкой и печальной музыкальной ноте.
На миг Шарлотта представила себе фигуру юноши, напоминавшего ей Христа на распятии. Она содрогнулась, подумав об окружавшей его темноте, способной вновь поглотить его и вернуть в прошлое, откуда он появился.
Шум и смех вернули ее из задумчивости. Погасли массивные канделябры за высокими окнами, зажженные для какого-то шикарного бала, вероятно, с которого и явился этот молодой человек в черном костюме. Она отвернулась и снова окунулась в теплую, почти домашнюю атмосферу толпы. Ее схватила чья-то сильная рука, и кудрявая голова с голубыми глазами склонилась к ней.
— О, Тома, — сказала она с облегчением.
— Пойдем домой, ты устала. Я испугался, что тебя здесь задавят. Это какое-то сумасшествие.
Он резко пошел прочь, увлекая ее за собой. Она чувствовала себя спокойно и счастливо, душа ее ликовала. Когда она шла по улицам, наполненным смехом, ей казалось, что она вернулась из другого мира.
Цыгане, разбившие лагерь на равнине Обервиль, оказались в конце большого табора, расположившегося у самых предместий Парижа.
Три потрепанные повозки, две исхудавшие лошади, скудное сохнущее на ветру белье, чайник, кипящий на дымном костре, — так выглядел маленький бедный лагерь, вокруг которого бегали смуглые дети.
Мальчик лет десяти сидел, скрючившись, на ступеньках одной из повозок и щипал струны гитары, наполняя прохладный воздух сентябрьского утра незатейливой мелодией. Сидящая у костра полная женщина что-то ему сказала, но он не обратил на ее слова внимания.
Эти смуглые цыгане оставались одни на пустоши, озаренной лишь слабым отсветом костра.
С ближайшей дороги донесся стук подбитых гвоздями башмаков. Показался крестьянин, коренастый, видимо, уверенный в себе человек, который возвращался из города. Мальчик с гитарой даже не поднял головы. Крестьянин прошел еще сотню ярдов. Он подумал о том, что если пересечет поле и срежет угол до перекрестка дорог, то сэкономит много времени. В этот момент он увидел высокого молодого человека, который шел ему навстречу с мольбертом в холщовом мешке на плече.
Крестьянин довольно вежливо с ним поздоровался.
— Хорошая погода, — сказал молодой человек, — правда, немного прохладно.
— Уже чувствуется дыхание осени, — ответил крестьянин.
Художник оглядел плотную фигуру в просторной блузе, штанах из грубой материи и кепке. С секунду они дружелюбно смотрели друг на друга.
— Приехали на природу? — спросил крестьянин, разглядывая ящик с красками. — Эта земля больше подходит для выращивания свеклы, чем для рисования, вот увидите.
— Хорошо, тогда я займусь посадкой свеклы, — ответил художник, — прямо у этого табора.
— Цыгане упрут ваши часы, не успеете и глазом моргнуть, — язвительно заметил мужчина.
Кивнув друг другу на прощание, оба направились своей дорогой. Фермер пошел через поле, чтобы сократить путь. Он шел, опустив голову, спотыкаясь о стерню, оставшуюся от прошлого урожая. «Поле, — думал он, — должно было бы быть уже вспахано и засеяно к этому времени. Хозяин, старый Дюваль, видно, запил и забыл про свою землю».
Крестьянин шел дальше, свесив голову на грудь. Внезапно его внимание привлек участок вытоптанной земли. «Наверное, эти проклятые цыгане стояли здесь табором, — подумал он. — Если я обнаружу что-нибудь подобное на своей земле, они получат от меня по заряду соли в задницу».
Его глаза остановились на ярко-красной тряпке, наполовину зарытой в землю. Она была похожа на дорогой шарф. Он нагнулся и потянул за материю, однако она не поддавалась.
Заинтересовавшись, крестьянин достал нож и стал терпеливо копать землю вокруг этого куска материи. Внезапно он почувствовал, как холодный пот покрыл его лоб и стал стекать капельками по лицу и спине.
Из земли торчала рука. Рука ребенка.
Мужчина с удвоенной силой принялся рыть землю ножом. Пот лил с него ручьями, как будто он стоял возле раскаленной плиты. Наконец вслед за рукой показалось все тело.
Человек выпрямился и беспомощно оглянулся вокруг. Его охватил ужас. Затем он закричал и бросился бежать во всю мочь в том направлении, откуда пришел.
Его отчаянные крики заставили содрогнуться молодого человека, только что установившего мольберт недалеко от стоянки цыган, которые повылезали из своих повозок, чтобы узнать, в чем дело.
— Месье, месье! — кричал человек. — Тут тело! Я нашел тело ребенка здесь, в поле. Поспешите, мы должны сообщить в полицию.
Крестьянин, с видом сумасшедшего, утирал пот со лба своей огромной рукой. Увидев цыган, он стал кричать, что это они убили ребенка, что все знают о том, что они убивают детей, исполняя свои темные ритуалы.
— Арестуйте их! — голосил он. — Арестуйте их!
На дороге стали появляться люди, привлеченные шумом.
— Арестуйте цыган! — кричал крестьянин. — Убийцы!
— Ну ладно, ладно, — говорил молодой человек успокаивающе, — успокойтесь, пожалуйста.
Цыгане стояли поодаль небольшой группой. Они были настроены явно враждебно. Женщины пытались протестовать. Трое суровых, диковатого вида мужчин вышли вперед, сверкая черными глазами.
Стали подходить люди из близлежащей деревни. Среди них был местный жандарм. Крестьянин снова стал кричать, что нашел мертвого ребенка и что его убили цыгане.
