Король Ричард этого не учел. Он сдружился с обаятельным аль-Адилем и заметил, что тот очарован его сестрой Пионой… но в этом и крылась ошибка: аль-Адиль был восхищен не сестрой Ричарда, а красавицей Джоанной де Ринель, которую принял за королеву Сицилийскую. Причем Джоанна вскоре разгадала эту ошибку брата султана. Поэтому женщины и договорились, что именно Джоанна под видом сестры Ричарда отправится в Иерусалим, а позже, когда все поймут, что подобный союз сарацина и христианки ни к чему не приведет, она признается в подмене и вернется в стан крестоносцев. Ведь венценосные брат и сестра, Ричард и Иоанна Плантагенеты, обязаны выкупить свою родственницу! Да и Уильям де Шампер, как бы он ни гневался на сестру, не позволит ей остаться пленницей в руках неверных.
Какие же это были безрассудные упования! Джоанна считала, что женщину ее положения не посмеют держать в плену, однако обманутый эмир Малик аль-Адиль пришел в ярость, поняв, что с ним играли, и решил участь оказавшейся в его руках красавицы по-своему.
Тогда Джоанна еще не подозревала, что ее ждет. В Иерусалиме она рассчитывала на приезд гонцов с выкупом от короля Ричарда, но за ней явился этот черный бедуин Абу Хасан и приказал немедленно собираться.
Джоанне вернули ее бархатное блио и корону, в которой она прибыла в Иерусалим под видом Пионы, — и это обнадежило молодую женщину. Она думала, что ее вот-вот отведут к привезшим выкуп посланцам Плантагенетов, да и Абу Хасан сообщил ей нечто подобное. Ее даже вышел проводить сам аль-Адиль, и хотя разочарованный эмир держался отчужденно, все же он был учтив и лично подвел к Джоанне ее красивую серебристо-бежевую лошадку. Но дальше английскую даму сопровождал только Абу Хасан и вооруженные воины. Ее зачем-то провезли по главным улицам Иерусалима, однако никто из представителей короля Ричарда к ним так и не примкнул. Когда же они выехали из города через Яффские ворота и молодая женщина поняла, что и теперь ее будут сопровождать только неверные, она ощутила тревогу и поделилась сомнениями со своими служанками-армянками — молоденькой Гаяне и пожилой ворчуньей Даниэлой. Однако те только пожимали плечами и советовали леди не тревожиться.
И все же Джоанна оставалась напряженной, а о том, что ее тревоги не беспочвенны, поняла, когда ехавший во главе их свиты Абу Хасан неожиданно свернул с главного тракта на узкую боковую дорогу, по сути тропу. На вопросы Джоанны он никак не реагировал, даже приказал ускорить ход коней, а дорога все больше петляла, меньше становилось жилых селений. Наконец Абу Хасан остановил свой отряд в глухой лощине, где их ожидали несколько похожих на разбойников бедуинов. Здесь Абу Хасан велел женщинам спешиться.
— Что все это означает? — холодно спросила Джоанна.
— Это приказ, — отозвался Абу Хасан на лингва-франка. — Если вы не повинуетесь, эти люди помогут вам. — Он указал на подошедших бедуинов. — Причем это будет не так учтиво, как вам хотелось бы.
Женщинам пришлось подчиниться. Абу Хасан протянул Джоанне сверток с дорожной одеждой мусульманских женщин — джильбаб, темное платье с длинными рукавами и паранджу. Он приказал ей переодеться, а свое красное королевское одеяние передать юной армянке Гаяне.
Джоанна только надменно смотрела на Абу Хасана, и он повторил:
— Повинуйтесь, если не желаете, чтобы вам помогли мужчины.
От холода в его голосе женщинам стало не по себе. Пришлось подчиниться. Они отошли в сторону, и армянки занавесили своими покрывалами куст, за которым Джоанна переоделась; потом Даниэла, в кои-то веки не ворча и не ругаясь, помогла Гаяне затянуть шнуровку на красном королевском блио. Гаяне даже заулыбалась, когда водружала на свою темнокосую головку алую вуаль и венец Иоанны Плантагенет.
— Какое великолепие! Я всегда буду помнить этот момент, когда выглядела как королевна!
Но когда ей приказали сесть на бежевую лошадку Джоанны, юная армянка попятилась.
— Я плохая наездница, — причитала она. — Только госпожа может управиться со столь резвой кобылой.
Ее почти вбросили в седло. После чего встретившие их бедуины подхватили поводья лошади и, не обращая внимания на вцепившуюся в гриву Гаяне, поскакали прочь. Девушка только раз успела оглянуться на повороте дороги. Джоанна осенила ее крестным знамением.
Абу Хасан приказал трогаться. Они долго петляли по ведущей среди холмов тропе, а когда стало смеркаться и дорога вывела на возвышенность, Джоанна увидела позади стены Иерусалима — в гаснущих лучах заката она различила блеск округлого купола над скалой. Джоанна поняла, что они, объехав Святой Град, едут не на запад, а удаляются на восток, в обратную сторону от побережья, где располагались войска крестоносцев. Ей захотелось зарыдать: ее увозили прочь от единоверцев, увозили как пленницу, причем сделав все, чтобы никто не знал, куда она отправляется. Для этого ее и провезли с открытым лицом по городу, и на глазах многих она покинула Иерусалим через Яффские ворота, а потом… Потом в ее одежду заставили облачиться Гаяне. Однако вряд ли юная армянка в таком виде предстанет перед крестоносцами, наверняка этот маскарад был задуман ради какого-то коварного обмана, и, скорее всего, участь девушки уже предрешена. Гаяне погибнет, а королю-крестоносцу доложат, что погибла именно она, его кузина. Джоанна стала тихо молиться за упокой души юной глупенькой армянки, пусть та и была верующей христианкой по восточному обряду.
А вот вторая ее спутница, армянка Даниэла, уже оправилась от первого испуга и стала требовать, чтобы Джоанна проявила волю и приказала везти их к королю Ричарду. Ах, настоящая Иоанна Плантагенет так бы и поступила, уверяла Даниэла, и при этом в ее голосе звучали почти истерические нотки. Замолчала она лишь после того, как один из их спутников довольно болезненно огрел ее плетью, приказав заткнуться.
Они ехали почти всю ночь. Их путь в основном проходил по освещаемой большой южной луной каменистой дороге, вдоль которой порой можно было видеть заброшенные башни крестоносцев, но потом и их не стало. Джоанна заметила, что Абу Хасан старается избегать селений, — значит, она не ошиблась, предполагая, что ему приказано сохранить в тайне, куда везут родственницу английского короля.
Джоанна все время думала о грядущей судьбе. Сарацины не отдали ее крестоносцам за выкуп, следовательно, она им нужна как заложница. Аль-Адиль не выказывал ей больше своего расположения… но что будет, когда его гнев утихнет? Джоанна понимала, что нет смысла задавать вопросы такому человеку, как Абу Хасан.
Изредка вдоль дороги еще попадались оливковые деревья, однако уже чувствовалось приближение пустыни: дул горячий ветер, кони часто ступали по песку, где-то вдали выл шакал. Лишь под утро Абу Хасан решил сделать остановку. Его воины спешились и поставили свои пики шалашами. Однако прежде чем они расположились на отдых, Абу Хасан приказал связать женщинам лодыжки и запястья. И у Джоанны пропала последняя надежда сбежать, пока они будут отдыхать. Стараясь не расплакаться, она кусала в отчаянии губы, пыталась тихо молиться, а затем на нее навалилась усталость и она, вконец утомленная, забылась глубоким сном.
