– Маргарита Павловна, прошу садиться, – деревянным голосом предложил следователь. Она кивнула и молча села, аккуратно расправив складки платья, словно находилась не в доме предварительного заключения, а на званом балу.
– Мы не виделись два дня, сударыня, у вас было время поразмыслить о происшедших с вами событиях.
– Это для вас два дня, а для меня вечность! – с некоторым нажимом произнесла вдова. Голос у нее был под стать внешности, низкий и мягкий.
– Я понимаю, сударыня, тюрьма не слишком удобное место для молодой изысканной женщины. Я также понимаю и вашу заботу о младенце, оставленном на попечении родни. Но все, что вы рассказали мне до этого, не вносит ясности в дело, да и кое-что прибавилось! – Сердюков, чтобы придать себе больше уверенности, широкими шагами ходил по кабинету.
– Что же прибавилось? – спросила вдова, но в голосе ее следователь не услышал желанного испуга, который так часто помогал ему в подобных ситуациях. Остановившись напротив, он внимательно посмотрел в лицо женщины, пытаясь прочесть там следы душевной борьбы или раскаяния. Но лицо было спокойно, хотя прекрасные зеленые глаза все еще хранили следы недавних слез. Маргарита Павловна выдержала его испытующий взгляд и, слегка усмехнувшись, произнесла:
– Вы по-прежнему держите меня за злодейку, отправившую на тот свет своего супруга?
Сердюков вздохнул:
– Я был бы признателен судьбе за то, чтобы она предоставила мне факты, опровергающие данные прискорбные для вас утверждения. Но обстоятельства таковы, что я должен рассматривать все версии происшедшего. Нынче же я хотел говорить с вами о другом, о вашей падчерице Варваре Платоновне. Не расскажите ли вы мне о том времени, когда вы и Варя не были родственниками, как тогда складывались ваши с ней отношения?
Константин Митрофанович подошел к столу и, наконец, сел.
Прозорова помолчала немного и, пожав плечами, произнесла:
– Но ведь вы и без того знаете, что я выросла в доме у Прозоровых, что Варя мне с детства как сестра!
– Прошу вас чуть подробнее, любая деталь важна сейчас!
– Важна для кого?
– Для вас, дорогая моя, для вас прежде всего!
Маргарита Павловна вяло кивнула и с неохотой продолжила:
– Вероятно, вам известно, что я с десяти лет тесно связана с Прозоровыми. Мой отец, Нелидов Павел Гаврилович, и Платон Петрович Прозоров дружили с юности. Они оба хотели перевернуть мир, послужить Отечеству, словом, были окрылены великими мечтаниями. Отец мой был во многих начинаниях талантлив, но как часто бывает с подобного рода людьми, он совершенно не мог определить себе достойное место в жизни и метался из стороны в сторону. Платон Петрович высоко ценил друга, пытался помогать, но отец был горд и не терпел подачек. К этому надо прибавить постоянное безденежье и мучительные поиски достойного жалованья. Сколько себя помню, маман всегда сильно болела, лечение сьедало все наши доходы. Имение Гореловка, доставшееся ей по наследству, была заложено-перезаложено, а затем и продано за долги. Потом матушки не стало, отец и я поселились вместе с маминой теткой в ее доме на Васильевском острове. Бедный папа пристрастился к возлияниям, и дело стало совсем плохо. Конец был ужасный! Растрата казенных денег банка, и… и пуля из пистолета положила конец его земным мучениям!
Маргарита Павловна замолчала, слезы собирались на ее глазах, но она силилась не плакать. Молчал и Сердюков, который с подобными историями сталкивался постоянно. Наконец Прозорова продолжила свой печальный рассказ.
– Платон Петрович, когда узнал о несчастье, выплатил отцовские долги, выкупил и продал Гореловку, а деньги положил в банк на мое имя. Я осталась под присмотром материной тетки Аграфены Тихоновны. Но Прозоров очень жалел меня и часто брал в свой дом. Ну а когда и его супруга, мать Вари, скончалась, он и вовсе решил, что две сироты должны расти рядом. Я училась в частном женском пансионе вместе с Варей. Я проводила в их усадьбе Цветочное все лето, в их доме на Казанской улице и Рождество, и Пасху. Когда нам исполнилось по шестнадцать лет, Платон Петрович заказал дочери и мне роскошный гардероб, и мы стали выезжать в свет.
– И все это время вы находились в дружеских отношениях с Варварой Платоновной?
– Конечно, мы были как сестры. Но я понимаю, о чем вы хотите спросить. Хотя никто никогда не обращался в доме со мной как с бедной приживалкой, я знала свое место. Я везде сопровождала Варю, я была ее единственной близкой подругой, с которой она могла обсуждать свои девичьи тайны. Но я всегда оставалась в тени, в тени Вари.
– И вам не было обидно, вы не испытывали унижения?
– Может, и случалось нечто подобное, но ведь лучше Вари стать невозможно, – мягко заметила вдова.
– Отчего же невозможно? – Следователь недоуменно поднял белесые брови.
– Вы ведь видели ее, даже теперь, в инвалидной коляске, она все еще хороша. А тогда это было само совершенство природы. Удивительное лицо, какое-то невероятное смешение кровей! Их роду достались чуть раскосые глаза и широкие скулы, темные жесткие густые волосы. Платону Петровичу это придает, – она споткнулась и поправилась: – придавало некоторую резкость чертам. А Варе – особую выразительность, если хотите, загадочность. Мужчины просто разум теряли. Рядом с ней все блекло. К этому надо добавить ум, острый язык, легкую, подвижную высокую фигурку и…
– И огромное наследство, миллионы, не так ли?
– Да, Варвара должна была наследовать дело своего отца, все его капиталы, галантерейные фабрики в Петербурге и Москве, мастерские в Цветочном, само Цветочное, дом в Петербурге на Казанской улице.
– А теперь наследовать будете вы, как законная супруга, и ваш годовалый сынок Николай? – осторожно уточнил Сердюков.
– Да, муж изменил свое завещание сразу после рождения Коли.
– Вероятно, ваши взаимоотношения с Варварой изменились после того, как вы стали женой ее отца, да и к тому же матерью нового наследника?
– Я мало виделась с ней последнее время. Мы почти не общались последний год. Варя и ее муж, почти не выезжая, жили в Цветочном.
– Давайте все же вернемся в тот день, когда с Варей произошло несчастье. Ведь это случилось накануне ее свадьбы?
– Да, Варя и Дмитрий Иванович, ее жених, поехали в тот день верхом. Лошадь понесла, Варя не удержалась в седле и упала.
– Но Варвара Платоновна великолепная наездница, как могла она не удержать отлично выезженную лошадь?
Маргарита Павловна пожала плечами:
– Я плохо езжу верхом. Не знаю. Рядом было много других гостей, все видели, что она не удержалась и упала на камни оврага. Ужасно!
Прозорова вздохнула и стала глядеть в мутное окно, точно припоминая те события.
