Она ожидала встретить опытного мужчину; он, оказывается, рассчитывал на то же. Он еще не познал женщины; она же познала только одного мужчину.
Она оказалась не готова к подобному открытию.
Тусклый свет блеснул во мраке: это сверкнули белки его глаз.
— Поэтому я и купил тебя.
Неожиданно черная вуаль неизвестности словно приподнялась, и Меган стала различать выбеленную темноту, оказавшуюся простыней, корону черного дерева, превратившуюся в шевелюру араба, и смутный круг — его запрокинутое лицо.
Она, казалось, стояла на самом обрыве, боясь шевельнуться. С чего это вдруг пятидесятитрехлетний араб, живущий в стране, где женщин запирают в гаремах для плотских удовольствий, оказался девственником?! Почему он приехал сюда именно в эту ночь, чтобы покончить с долгим воздержанием?
— Вы купили меня… чтобы найти физическое удовлетворение? — выдавила она.
— Нет.
Но что же ему нужно в таком случае, если не наслаждение ее телом? Стареющим телом. Арабские мужчины славятся пристрастием к прекрасным молодым женщинам, а не матронам, давно оставившим позади лучшие годы. Впервые за все это время Меган не чувствовала себя защищенной присутствием других обитателей гостиницы.
— Боюсь, я не поняла вас.
Она судорожно проглотила комок страха, застрявший в горле. Пальцы ног, касавшиеся его пальцев, продолжали гореть и наливаться кровью.
— Но зачем же покупать… — нет, нет, она не станет называть себя потаскухой, даже если в глазах других и выглядит таковой, — женщину, если не для удовольствия?
— Я хочу узнать женское тело, — выплеснула тьма; дыхание, пахнущее миндалем, опалило лицо. — Желаю, чтобы ты показала мне, как дать женщине наслаждение. Как дать наслаждение тебе.
Где-то вдали хлопнула дверь.
Должно быть, она не расслышала.
— Вы требуете, чтобы я показала, как подарить женщине… мне… наслаждение? — медленно повторила она непослушным языком.
— Да.
Откуда донесся его голос?
Жар лизал ее спину.
— Поэтому я и послал за тобой.
— Женщина получает удовольствие… в обладании мужчины… — дрогнувшим голосом пробормотала она.
— Ты шлюха. И лучше других женщин должна понимать, что мужская плоть не единственный источник блаженства женщины.
Беда в том, что она не была шлюхой.
Господи Боже! Он просто не может намекать на это! Не может! Ей чудится!
— На женском теле много мест, прикосновения к которым могут дать ей удовольствие, — возразила Меган.
— Я никогда не прикасался к женщине, — сухо повторил он.
— Я никогда не наставляла мужчину, — вырвалось у нее. Меган немедленно прикусила язык, но было уже поздно.
— Разве к тебе никогда не обращались молодые люди с просьбами обучить их? — откровенно удивился он.
Меган всегда подозревала, что до свадьбы ее муж был невинен. Но он никогда не обсуждал ни свой сексуальный опыт, ни отсутствие такового. Тонкие волоски на ее шее встали дыбом. Нужно немедленно прекратить этот спектакль и дать арабу время найти женщину, способную предоставить все необходимые знания.
— Англичане не слишком легко признаются в своей неопытности, — услышала она вместо этого собственный голос.
— Считаешь, что мужчина, признающийся в собственной неопытности, — ничтожество, не стоящее внимания?
— Думаю… думаю, женщины не терпят в мужчине не столько отсутствие опыта, сколько эгоизм, не позволяющий спросить у дамы, что ей нравится в постели.
— По-твоему, мужчина становится мужчиной лишь тогда, когда спрашивает, как ей угодить?
В голосе араба странным образом сочетались резкость и уязвимость. Меган так и не смогла различить черты его лица. Отчетливо видны были только слабо светившиеся во тьме белки глаз.
— Вероятно, от мужчины требуется немало мужества, чтобы считаться с потребностями женщины, — чуть тверже заявила она.
— Но как вы судите мужчину, мадам, если не по его сексуальному опыту? По количеству оргазмов, которые получаете от него? По твердости его мужской плоти? По длине? По способности изливать семя?
Только сейчас Меган осознала, что араб тоже боится.
Но чего?!
— Если я осуждаю мужчину за его бесплодное семя, в таком случае следует также осудить себя за невозможность выносить и взрастить семя любого мужчины, — внезапно выпалила она и дрожащим голосом продолжила:
— Видите ли… когда мужчина и женщина сливаются в единое целое, тогда близость, которую они разделяют… мне кажется одним из чудес света.
Из камина поднялся столб искр, выхватив в темноте щеку, нос, подбородок. И все тут же потонуло во мраке.
— Ты любила мужчину, — бесстрастно заключил он. Тиски, сжимавшие горло Меган, переместились на грудь.
— Да.
— И все же стала продажной тварью.
Ей следовало ожидать упреков… однако они все же явились полнейшей неожиданностью. Жаркий гнев взорвался в груди, вытесняя остальные эмоции.
— Считаете женщину шлюхой лишь за то, что и у нее есть физические потребности? — взорвалась она, забывая, что пришла к нему под личиной проститутки. Забывая, что явилась только от одиночества, а не для того, чтобы рассуждать о морали. — Не думаете, что женщина по природе своей находит утешение в объятиях мужчины?
— Не знаю.
Его жестокая честность мгновенно рассеяла ее злость. Его дыхание овевало ее обнаженную грудь.
— Не знаю, в чем природа женщины и мужчины. Знаю только, чего я хочу.
— Но вы, разумеется, пожелаете и сами испытать… то, что называют экстазом, — поспешно вставила Меган. — Неужели вам не понравятся женские ласки? — Женские ласки мне ни к чему.
— Нам всем необходимы нежные касания, — возразила она.
В этом нет ни малейшего сомнения: как мужчинам, так и женщинам нужна интимность прикосновений, тепло объятий.
— Поверь, есть вещи куда хуже, чем физическая неудовлетворенность, — выговорил он наконец, словно недовольный ее упрямством.
— Какие именно? — поинтересовалась она. Что может быть хуже одинокой постели?
— Страшнее всего осознавать, что не способен получить это так называемое блаженство, — проскрипел он. — Это куда неприятнее, чем страдать от неутоленного желания.
— Но разрядку всегда можно…
Она осеклась, не договорив, сердце ее ушло в пятки. Опять она чуть не проговорилась! Англичанин не интересуется той частью женского тела, о которой не принято говорить в обществе. Англичанка ни за что не признает, что обладает местечком, позволяющим ей достичь экстаза.
— Так вы ублажаете себя, мадам? — пренебрежительно спросил он. Еще одно грубое напоминание о том, что перед ней не уроженец ее страны, как бы чисто он ни говорил на их языке.
— Да.
Щеки и уши Меган мгновенно запылали, жар пополз ниже, по горлу, к груди и животу. Она гордо выпрямилась, отказываясь лгать.
