Морган въехал в Мемфис перед закатом. Его поношенная одежда и усталая кобылка лишний раз свидетельствовали о том, что он – просто мирный фермер, как значилось в его фальшивом пропуске. Проезжая мимо постов вооруженных юнионистов, он говорил, что ищет повитуху для своей беременной жены, и даже недоверчивые северяне ничего не заподозрили.
Наконец он въехал в старинный район над рекой, где когда-то горделиво прохаживались и важные банкиры, и богатые хлопковые дельцы. Здесь, в бледном свете декабрьских сумерек, сиял, точно маяк над пристанью, особняк Тайлеров, поблескивавший своими белыми колоннами. Вход на пристань украшал зеленый венок, а из дальней трубы поднимался дым, распространявший по округе запах жареной свинины и других кулинарных изысков.
У Моргана подпрыгнуло сердце и перехватило горло. Все это слишком напоминало Лонгейкр в канун Рождества, когда желтая лихорадка еще не унесла его мать.
Свисток парохода заставил его вскинуть голову и посмотреть на Миссисипи. Отсюда до реки было меньше мили. На север плыло судно с выздоравливающими солдатами армии юнионистов.
Морган еще раз осмотрелся, затем направил свою смирную кобылку к кухонной двери. Там он привязал животное к коновязи, посулив скорое угощение. Согласно традициям этого дома, лошадей гостей здесь всегда потчевали деликатесами. В конце концов, славой Тайлеров являлось «золото Сомерсет-Холла» – знаменитые лошади, которых Хейуарду удалось сохранить, несмотря на все бедствия войны.
Заметив свое отражение в оконном стекле, Морган уже обнаружил, что не похож на Эванса из Лонгейкра. Сдвинув на затылок соломенную шляпу, он осторожно постучал в дверь.
Ему открыла маленькая и худенькая кухарка, безукоризненно опрятная в своем белом переднике и ярко-красном тюрбане. Не в силах справиться с собой, Морган втянул носом воздух – и его тотчас же обдала волна райского аромата: пахло свежеиспеченным хлебом и жареным цыпленком.
Кухарка поздоровалась с ним как с незнакомцем, но уже в следующий миг ее золотистые глаза прищурились, отчего маленькое личико сделалось похожим на лисью мордочку. Морган вспомнил эту женщину по своему визиту в шестьдесят первом. Это была Кассиопея, жена управляющего.
Внезапно лицо ее в страхе исказилось, но тут же она овладела собой. Приоткрыв дверь пошире, она чуть отступила в сторону.
– Пройдите, мистер Эванс, – сказала кухарка с таким невозмутимым видом, словно сообщила, который сейчас час.
Морган переступил через порог. И почти сразу же увидел в полутемном коридоре, ведущем в главные комнаты, силуэт стройной молодой женщины.
Сердце его екнуло – он узнал Джессамин, свою старую подругу.
– Морган?.. – Она прошла в кухню, протягивая к нему руки. – Что ты здесь делаешь? Что случилось?
На мгновение у него перехватило дыхание. Боже правый, в какую красавицу Джессамин превратилась в свои семнадцать лет! Она была стройной, как богиня Диана, ловкой и гибкой, а ее личико, имевшее форму идеального овала, было украшено огромными зелеными глазами, изящным маленьким носиком и алыми чувственными губами. К тому же у нее были прекрасные волосы – черные как вороново крыло. Глядя на нее, Морган чувствовал, что ему хочется взять ее лицо в ладони и целовать до тех пор, пока сердце девушки не забьется так же гулко, как билось сейчас его сердце.
– Здравствуй, Джессамин, – пробормотал Морган, глядя на нее пристально. Ему вдруг показалось, что она была слишком худой – даже для своей хрупкой комплекции. – Джессамин, милая, – снова заговорил он, – я очень рад тебя видеть, но…
Ее огромные зеленые глаза смотрели на него испытующе.
– Морган, ты здоров? Не ранен? Ел сегодня? Верхом сюда приехал? Как твоя лошадь?
Морган улыбнулся: раз Джессамин справилась о его лошади, значит, все в порядке.
– Спасибо, я здоров, и моя лошадь – тоже. Ей надо отдохнуть, и она будет в полном порядке. – Он не стал вдаваться в подробности и объяснять, что украл лошадь у человека, который дурно с ней обращался.
– Я дам тебе большую миску супа со свежим хлебом и еще молока, – сказала Джессамин. – Ты, должно быть, очень голоден.
Морган тут же почувствовал урчание в животе и, поспешно кивнув, уселся за стол. Минуту спустя Джессамин выставила перед ним полную миску супа, а также горшочек масла, кувшин молока и большой ломоть свежего хлеба. Морган проглотил слюну; он с трудом удержался от того, чтобы сразу не наброситься на угощение. Взяв себя в руки, он прочитал молитву и лишь после этого приступил к еде.
– Наверно, ты удивляешься моему приезду, верно? – пробормотал он с набитым ртом.
Она улыбнулась одними уголками губ и молча кивнула.
– Я знаю, что дядю Хейуарда списали со службы по состоянию здоровья, – продолжил Морган. – Из последнего письма двоюродной бабушки Эулалии следовало, что я должен непременно его проведать.
Джессамин внезапно побледнела, лицо ее стало непроницаемым.
– Бабушка Эулалия, как всегда, права. Принести тебе к хлебу меда?
Морган взглянул на нее исподлобья. Если состояние здоровья дяди Хейуарда – больная для его дочери тема, то ему лучше пока не говорить об этом. Он еще успеет – попозже, когда наберется смелости.
Тут Джессамин принесла меда, положила перед Морганом еще один ломоть хлеба и вновь наполнила кувшин молоком.
– Пожалуйста, ешь, сколько хочешь, – сказала она, растягивая по-южному слова. Присев напротив, добавила: – У нас теперь вдосталь еды.
Он взглянул на нее вопросительно:
– Что ты имеешь в виду?
Она пожала плечами, как бы давая понять, что некоторые темы слишком неприятны и не стоит их затрагивать. В лучах заходящего солнца на ее лице проявились тонкие морщинки, отчего она казалась теперь гораздо старше своих семнадцати лет.
– Мы продали городской дом богатому дельцу из Сент-Луиса. Он вступает во владение собственностью в январе и, согласно договору, присылает нам продукты.
Морган замер на миг. Он знал, что Тайлеры всегда были богаты и умели распоряжаться своими деньгами.
Многие из-за войны разорились, в том числе – его собственная семья, но он думал, что Тайлеры-то не пострадали и сохранили свою недвижимость, во всяком случае – Сомерсет-Холл, знаменитую коневодческую ферму.
– Неужели все так плохо?
Она едва заметно кивнула:
– Да, к сожалению. Бизнес отца из-за войны совсем расстроился. К счастью, мы сохранили все милые сердцу безделушки, но потом пришлось продать кое-что. Видишь ли, после того как отца списали по здоровью… – Она осеклась, и на скулах ее заходили желваки.
Морган встал, чтобы убрать со стола, затем снова сел. Он очень переживал за дядю Хейуарда, однако не решался расспрашивать Джессамин о его болезни – не хотел причинять ей лишние страдания.
