Эстер прошла вслед за Мартой на кухню, где воздух был насыщен запахами разделанной птицы, полусырого мяса, к тому же в кухне было невыносимо жарко, и у нее закружилась голова. Марта начала проверять содержимое кастрюль и сковородок, а тем временем все, кто находился в этот момент на кухне, принялись разглядывать Эстер. Ее представили как сводную сестру хозяина заведения, и это явно заинтересовало прислугу, кухарок, горничных и всех остальных обитателей дома. Даже мальчишки-поварята прервали свою работу и с любопытством рассматривали Эстер.
Закончив проверку на кухне, Марта повела Эстер наверх в спальню. Поднимаясь по лестнице, она резким тоном, не оборачиваясь, разъясняла:
— У нас с Джеком своя гостиная наверху. Там же находятся и спальни. Этажом выше — еще одна гостиная и спальни. Женская прислуга размещается в мансардах, мужчины — на самом верхнем этаже над конюшнями. Так как ты, Эстер, являешься членом нашей семьи, я отвожу тебе небольшую комнату возле нашей с Джеком спальни. Питаться ты будешь с нами за одним столом, но на этом твои привилегии здесь заканчиваются. Мы все работаем с утра до позднего вечера, а иногда и всю ночь, если вдруг приезжают поздние постояльцы, которых надо накормить и обслужить. Тебе придется вставать в пять утра каждый день, а вот когда ты будешь ложиться спать — неизвестно… Вот твоя комната.
Марта распахнула дверь перед Эстер.
Комнатка была крошечной, и наклонный потолок делал ее еще более тесной. Из мебели там стояла узенькая кровать да колченогий табурет. В углу был умывальник, в стену вбито несколько крючьев для одежды. Эстер не стала жаловаться. Пусть такая, но все же это была ее личная комната, которую не нужно ни с кем делить. К тому же она подумала, что днем из окошка комнатенки, должно быть, открывается прекрасный вид на все-все лондонские крыши.
— Мне здесь нравится, — искренне сказала Эстер.
— Плевать я хотела на то, нравится тебе здесь или нет, — грубо ответила Марта, — ты приехала в Хиткок работать, а не высказывать свои суждения о комнатах и прочем. — Тон, с которым Марта произносила эти слова, был резким и даже жестоким.
— Так вот, ты здесь, чтобы работать. За это у тебя будет крыша над головой, еда, одежда. Тебе также придется подчиняться правилам поведения в этом доме, установленным мною. Для твоей же пользы и благополучия.
Марта наставительно покачала пальцем перед Эстер.
— Тебе категорически запрещается заходить в пивную, слоняться по неосвещенным коридорам и соваться в гостиные номеров, занятых джентльменами. Не разрешается болтаться по улицам без сопровождающих, если только я тебя не пошлю выполнить какое-нибудь поручение. Видала я таких наивных деревенских простушек вроде тебя, которые… В общем, я не хочу, чтобы от тебя исходил хоть малейший риск для доброго имени семьи Нидем.
Лицо Эстер потемнело от гнева. Марта, увидев это, скривила губы, но продолжила говорить:
— Можете не смотреть на меня так, мисс. Блюсти себя в деревне — это пустяки по сравнению с тем, как трудно это сделать в городе, где на каждом шагу девушку подстерегают дьявольские соблазны. И запомни хорошенько, что я тебе сказала. Будешь вести себя неподобающим образом или перечить мне — трудно тебе придется!
И Марта направилась к выходу, но возле двери обернулась:
— Спускайся вниз ужинать, как только распакуешь свои вещи. Завтра утром получишь все указания по работе.
Эстер положила на кровать свои свертки и принялась развязывать и распутывать узлы. Ей показалось очень странным, что несмотря на грубость и жестокосердность Марты, несмотря, на эту убогую комнатушку, в душе у нее в первый раз за долгие-долгие недели грусти и отчаяния проснулась надежда. Эстер подумала, что как бы ни старалась Марта подавить и унизить ее, все же в этом городе есть масса возможностей самостоятельно строить свою жизнь.
Прошла неделя, за ней месяц. Как и предсказывала Марта, у Эстер не было ни минуты свободного времени.
Ей приходилось браться буквально за все: она вытирала пыль, скоблила полы, мыла посуду в таком неимоверном количестве, что иногда ей начинало казаться, будто весь Лондон к вечеру приходит пропустить стаканчик-другой исключительно в Хиткок. Ежедневно Эстер вычищала подсвечники, стоявшие на столах в холле, и каждое утро меняла в них свечи, так как их оставляли гореть на всю ночь — на случай позднего возвращения постояльцев. Эстер убирала в комнатах, меняла постельное белье и относила горы грязных простыней и наволочек в прачечную на заднем дворе таверны. Иногда ей приходилось проводить в прачечной целый день. Она помогала стирать и кипятить белье, полоскать, отжимать, проглаживать.
Дни, когда Марта шла за покупками на рынок и брала ее с собой, были для Эстер настоящим праздником. Неся корзину со снедью, она во все глаза смотрела по сторонам, радостно удивляясь красоте и сверканию витрин богатых магазинов, разглядывала роскошно разодетых дам и джентльменов, улыбалась мальчишкам-газетчикам, которые пытались всучить ей свежий номер.
В эти моменты Эстер было невыносимо жаль, что она так и не научилась к своим двадцати годам читать и писать. Неграмотность среди бедняков была вполне обычным явлением. За учение нужно было платить, но далеко не все могли себе это позволить, а благотворительных школ было слишком мало, чтобы научить всех желающих. Иногда богатые джентльмены или леди устраивали частные уроки для детей в провинциях. Эстер помнила, что ходила на несколько таких уроков у себя в деревне, но из этого ничего не вышло. Она почему-то путала буквы, особенно схожие по написанию: «н» и «п», «и» и «к», «б» и «в», а коротенькие слова вроде «то» и «тот» доводили маленькую Эстер до отчаяния, хотя она была гораздо сообразительнее, чем многие из ее подружек. Кончилось все это тем, что угрюмая женщина, учившая их, высмеяла Эстер, обозвав ее «тупицей», и в Эстер угнездился такой стыд за свою глупость, что иногда после ненавистных занятий ее рвало у церковной стены.
С того злополучного дня Эстер стала замкнутой, нелюдимой, у нее случались приступы хандры и отчаяния, а иногда и бешенства. В один прекрасный день Эстер пропала, ее искали двое суток и когда, наконец, нашли, учительница, естественно, заявила, что больше не пустит девочку на свои уроки. И Эстер принялась искать утешение, в чем могла: в рисовании, прогулках по лесу, в играх с птицами, которых она обожала и смогла приручить до такой степени, что они ее совсем перестали бояться, залетали к ней в комнату и брали крошки с ладоней.
Эстер чувствовала, что здесь, в шумном городе, в новой для нее обстановке ей больше всего не хватает именно птиц. И хотя во двор гостиницы всегда слеталось множество воробьев, голубей и пара-тройка щеглов, это были не те робкие лесные птахи, которые слетались к окну Эстер и доставляли ей столько радости и веселья. Птицы были изображены практически на всех рисунках и эскизах Эстер, и она частенько вспоминала своих жаворонков, овсянок, чибисов и дятлов, оставшихся далеко-далеко отсюда, в леске возле ее родного коттеджа.
