Дети подрастали. Пьер все еще не женился. В округе шептались, говорили, что у Робийяра три дочери, один племянник, а наследника-то нет. Со смертью Пьера фамилия Робийяр должна была угаснуть. Но о новой женитьбе речь не заходила. Доктор Мид всем бурчал, что в древности при таких обстоятельствах отцы входили к собственным дочерям. Все отмахивались от этих слов, но постепенно за поместьем Робийяра стали опять подглядывать и закрепили за ним славу мрачного, мизантропического, в котором все не как у людей. Пьер Робийяр и в самом деле ощущал себя отщепенцем, вокруг которого плодятся мрачные происшествия.
Но как бы то ни было, весна его детей ничем не омрачалась. Они хоть и воспитывались уединенно, но вполне счастливо. Пьер сделал все что мог, чтобы заменить им мать.
Так минуло больше десяти лет. Его девочки выучили французский и английский, мальчик сносно читал по-латыни, а Пьер Робийяр проводил свое время просто: за разведением любимых белых роз и чтением трудов философов.
Он был мрачный отшельник. Люди его не понимали, считали чернокнижником, но ничего худого от него не видели.
Филиппу исполнилось семнадцать. Старшей Эллин пятнадцать. Филипп и Эллин были очень дружны: вместе гуляли в соседних рощах, катались на лодке, купались, загорали. Состарившийся мистер Робийяр настолько привык считать детей все еще маленькими, послушными, что перестал следить за ними. Филипп при нем выкурил свою первую сигару, и старик мечтатель ободряюще ему улыбнулся. Две маленькие девочки пропадали где угодно, только не в своих спальнях. Но все шло своим чередом, как было заведено: сборы — за завтраком, обедом, ужином — в одно и то же время. И вот однажды Пьер Робийяр ненароком выглянул в окно и заметил, как Филипп и Эллин, взявшись за руки, направляются к сеновалу. Его это заинтересовало. И тут пелена спала с его глаз: он увидел, что Филипп, запустив руку под блузку его дочери, страстно целовал девушку — и она изо всех сил льнула к нему. Они скрылись за сараем.
За завтраком разразилась гроза. Пьер стоял перед испуганным Филиппом и потрясал своим ружьем.
— Вор, вор! — скрежетал он зубами. — Ты хотел меня обокрасть.
Домочадцы с трудом сообразили, что он имеет в виду.
Несколько дней назад в поместье приезжали англичане. Они назвались экспедицией Британского музея, интересовались положением негров и поселениями индейцев маори, что были на территории штата. Филиппу понравились ученые, и он вызвался быть гидом. Он показал им поместье, а на вопрос, как живется неграм, рассмеялся и пообещал их позабавить. Юноша повел англичан к сельскому домику, где жил сторож, охраняющий господские плантации. Это был старый конюх Эванджелист. Когда-то он вместе с мистером Робийяром осваивал земли этого поместья, потом, когда старость начала брать свое, его определили на более спокойную должность. Тогда еще на плантации никто не покушался. Старому Эванджелисту позволялось многое из того, что запрещалось другим черным, В например виски. Старая нянька Ду, которая смотрела за хозяйством, частенько подносила Эванджелисту стаканчик — от мистера Робийяра за верную службу. Старичок пристрастился. Когда дети подросли и начали интересоваться своим полом и странностями противоположного, маленький Филипп привел своих кузин посмотреть на черного сторожа, который, когда бывал пьян, сбрасывал свои одежды и нагой лежал на нагой земле, что-то бормоча на незнакомом языке.
Филипп изумлял кузин и показывал девочкам черного великана.
— Так немного полежит и превратится в дуб, — уверял он их. Мистер Робийяр об этих превращениях не знал и продолжал посылать старому негру виски. Практически каждый день верный слуга общался с духами. Когда англичане спросили, сохраняют ли рабы какие-то ритуалы — Филипп вместо ответа повел их к сторожке Эванджелиста и, прячась в кустах, показал джентльменам лежащего негра, пояснив:
— Так он набирает силы. Он умеет разговаривать с природой.
Англичане заулыбались, закивали головами, один даже стал рисовать дуб, в который перевоплощался негр.
— Какое чувство красоты! — восторженно говорил он.
За гостями следили слуги. Они донесли хозяину, что Филипп выбалтывает хозяйские тайны: ведь тогда и негры, и белые были членами одной семьи. Пьер рассмеялся. Он сказал старой Ду, которая со слезами пересказывала мистеру все это:
— Не реви, он это по глупости. Я ему объясню, что черный и белый — это лишь разные части тела, которые иногда не понимают друг друга. Не суди его строго, Дева.
Дева — это было полное имя негритянки, данное при рождении Ду. Ее родители не знали, что белые подразумевают под этим именем. Но когда их дочь вышла замуж и оказалась матерью шестерых детей, имя Дева стало восприниматься смешным, и тогда ее стали называть кратко — Ду. Лишь в особенно важных случаях, когда няньку надо было урезонить, к ней обращались официально: Дева.
Старая Ду поверила хозяину. Вскоре англичане уехали. Правда, они имели долгую беседу с мистером Робийяром по поводу нефти, которая должна была бы находиться в этих краях. Но Робийяр выслушал их со смехом и заявил, что никакой нефти здесь отродясь никто не находил и единственным золотом, которым здесь промышляли, был хлопок. С тем англичане и отчалили.
Еще они о чем-то долго-долго шептались с Филиппом, но тот больше не был с ними любезен и на все отрицательно качал головой.
Минуло три дня. На четвертый утром Пьер увидел в окно взявшихся за руки юношу и девушку. А за завтраком, когда в гостиной собрались все, разразился скандал.
— Ты общался с англичанами, — начал Пьер резко.
— По вашему же велению, дядя, — пробормотал в изумлении Филипп.
— Допустим, но я не давал тебе права позорить мое семейство и насмехаться над Эванджелистом. Ты знаешь, какую службу нес он в этом доме раньше. Ты и твои кузины обязаны ему очень многим. Ты же посмел его опозорить при чужих людях, которые даже за человека его не считают. Как в тебе пробудилось подобное желание? Это желание преступника. А сегодня я обнаружил пропажу особо ценных бумаг — карт этих мест, которые я составил, когда мы только собирались строить здесь имение.
— Но, дядя, я даже не знал об их существовании, — глаза Филиппа были широко раскрыты.
— Сейчас это не имеет никакого значения, знал ты или нет. Ты водил гостей в библиотеку?
— Вы сами попросили меня показать им ее.
— Я просил показывать книги, а не тайники, которые там сделаны.
— Но, дядя, я сам слышу о них впервые.
— Идемте все в библиотеку. Все. И белые, и черные, которые живут в этом доме! — Дядин голос гремел, но его глаза были полны такой усталости и скорби, что казалось, на них сейчас навернутся слезы.
