Мерни. Короткое, резкое имя, которое она никогда не произносила даже мысленно. Оно причинило ей острую боль. Все эти месяцы она гнала от себя воспоминания, связанные с этим именем. Она яростно отбросила их от себя и теперь.
«Все произошло не так, как я ожидала, – подумала она. – Не было ничего таинственного и волшебного в том, что уже произошло. Все было обычно и неинтересно: как и говорил отец. Я никогда не должна думать об этом больше. Так как Время и Река принесли меня сейчас сюда, ничего не вернуть, как бы я ни хотела этого».
– Что должно случиться, то и происходит, и ничего нельзя вернуть назад, – донесся до Тео негромкий шепот вечной Реки.
– Тео!
Она медленно оглянулась и встретилась взглядом с глазами Джозефа. Вино придало ему смелости. Он быстро пересек комнату и грубо схватил ее за плечи.
– Поцелуй меня! – приказал он, а его дрожащие пальцы принялись ощупывать корсет ее платья.
Потрясенная таким поведением, она отпрянула назад и упала в кресло. Она вся сжалась в комок и с отвращением, которое отразилось на ее лице, вырвалась из его рук. Она в ужасе застонала:
– Нет, пожалуйста, не надо…
Лицо его побагровело.
– Что с тобой? Ты же моя жена! Ты выглядишь как… – пробормотал он надтреснутым голосом, почти совсем невнятно.
– Ты выглядишь так, будто ненавидишь меня. – Он уронил руки и опустился перед ней на колени. Тео вжалась в кресло, стараясь отодвинуться от него как можно дальше. Его прерывистое дыхание наполнило каюту.
– Тео, – голос его ломался. Он глубоко вздохнул. Ее сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди.
Он казался нелепым: этот опустившийся на пол, большой пыхтящий зверь, враг, дикое животное. Внезапно его лицо изменилось. Его губы скривились, как у маленького ребенка, который был несправедливо наказан и не понял, за что именно. Глаза его, с недоумением и отчаянием, смотрели на нее. Теперь он уже не был врагом и диким зверем, а всего лишь – несчастным мужчиной, разуверившимся в собственных силах. От жалости к нему у нее сдавило горло, и в это мгновение она поняла, что то, что было грубой демонстрацией мужественности, на самом деле являлось лишь попыткой скрыть свой страх.
– Бедный Джозеф, – прошептала она.
Он осторожно посмотрел на нее, не веря тому, что она сказала. Ее глаза наполнились слезами, она улыбнулась ему сочувственной улыбкой взрослой женщины, женщины-матери.
Они еще не были близки; их души не были тесно связаны между собой. Но они уже начинали понимать друг друга. Одинаково беспомощные – две частички, принесенные рекой жизни в одно место и время для того, чтобы быть вместе. И в счастье, и в горе они должны быть вместе, не заставляя страдать один другого и причинять друг другу боль. Она закрыла глаза, протянула к нему руки и прижала его голову к своей груди.
Четвертого марта Теодосия и Джозеф прибыли в Вашингтон, чтобы присутствовать на инаугурации президента Джефферсона. Они пробирались сквозь оживленную и возбужденную толпу, собравшуюся в здании Конгресса США, толкаясь и вытягивая шеи, стараясь что-нибудь разглядеть.
Аарон, облаченный в роскошный костюм из черного шелка, как член президиума Сената произнес короткую блестящую речь, посвященную новому президенту и его вступлению в должность, всем собравшимся, а также Главному судье, который должен был привести президента к присяге. Долговязый, неряшливый, небрежно одетый, Джефферсон возвышался над ним; и не одна только Тео, а и многие представители Сената понимали, что Аарон гораздо больше подходит для этой высокой должности.
«Как это несправедливо, – с горечью подумала Тео. – Ведь на этом месте должен бы быть мой отец. Почему люди так слепы и так глупы?»
Хотя Аарон придерживался точно такого же мнения, но ни другу, ни врагу он никогда не показал того разочарования, которое постигло его, когда стали известны результаты голосования.
Аарон был опытным игроком-политиком, и если одна дорога для него закрывалась, то его природный оптимизм помогал ему сразу же найти другую. Он не стал президентом, не добрав всего один голос избирателя. Это может свести с ума – да. Президентство его не состоялось, но он принял это как должное, с присущим ему самообладанием, и уже строил планы на будущее. Ведь будут еще другие выборы, откроются другие возможности для блестящих успехов в этой огромной и непоследовательной стране.
Его оптимизм заразил и Теодосию. В течение трех дней, что она с Джозефом провела в Вашингтоне, принимая участие во всевозможных церемониях, присутствуя на приемах, банкетах и парадах, у нее не было времени думать о предстоящем вскоре прощании с отцом. За прошедший месяц она смогла уже как-то приспособиться к своему замужеству. Она больше никогда не теряла того материнского сострадания к Джозефу, которое открыла в себе в их первую брачную ночь. Оно давало ей силы смириться с несносным характером Джозефа и физической близостью с ним.
Элстоны уезжали из Вашингтона седьмого марта. Джозефа раздражал предстоящий отъезд, и он сгорал от нетерпения поскорее увезти Теодосию, которая очень долго прощалась с отцом:
– Я забыла привезти Кэти книгу, которую обещала: пожалуйста, передай ей, что пришлю ее сразу же, как только приеду на Юг. Да, скажи Натали, что я забыла мою белую кашемировую шаль на верхней полке шкафа в Ричмонд-Хилле, пусть она ее носит сколько захочет и…
– Лошади ждут нас, Тео, – перебил ее Джозеф. – Мы опоздаем на паром.
Аарон криво усмехнулся:
– Твой муж беспокоится, как бы поскорее увезти тебя от меня на свои рисовые поля, но я вскоре приеду навестить вас, а тем временем пишите мне, мадам, часто и разборчивым почерком. И, пожалуйста, без этих ваших небрежных каракулей.
– Да, я буду писать, – пообещала она. – И ты, папа, и я, будем, полагаю, считать дни, когда сможем опять встретиться.
Джозеф бросил на них недовольный взгляд, злобно принявшись сбивать сосульки с куста.
– Вы уже говорили об этом прошлым вечером. Не будешь ли ты, Тео, любезна сесть в карету?
– Я думаю, Джозеф прав, моя дорогая, – произнес Аарон. – Никогда не следует надолго затягивать момент прощания. – Он быстро поцеловал ее и поспешил удалиться, неслышно ступая по деревянным доскам, образующим тротуар.
Джозеф бесцеремонно втащил Тео в карету; лошади медленно двинулись вперед, увязая в грязи, которая захлюпала у них под копытами; громоздкая повозка потащилась по направлению к парому. Они начали свое двухнедельное путешествие к новому дому Теодосии.
Эта поездка потом вспоминалась Тео бесконечным дребезжанием и грохотом кареты, вереницей грязных таверн, еда в которых вызывала расстройство даже их молодых желудков. Общий дискомфорт время от времени усиливался, когда они преодолевали реки, вышедшие из берегов из-за весеннего половодья.
