Он стоит слишком близко ко мне. Вспоминаю, как он согнал с моего рукава осу. Приятное ощущение проходит сквозь меня.
— К тому же вы уже брали у меня сигарету, — говорит он. — Что изменилось?
— Мне и сигарету не стоило брать.
Он задумчиво смотрит на меня.
— Если вы не хотите взять шоколад себе, отдайте его детям. Это уменьшит ваше чувство вины? — говорит капитан.
Я протягиваю руку и забираю шоколадку.
Он выдыхает с облегчением, словно он рад. Стараюсь не думать об этом: разве моя уступка что-то значит, почему для него настолько важен этот подарок?
Уношу шоколадку на кухню, разворачиваю обертку и несколько секунд вдыхаю сладкий аромат. Отламываю два кусочка для себя и откладываю на блюдце. Решаю отдать Милли и Бланш их долю после чая, когда они уже не будут голодны и не съедят его очень быстро.
Вечером, когда наши тарелки опустели, я иду к буфету, чтобы достать шоколад.
— У меня для вас кое-что есть. Угощение.
— Это шоколад. Это его запах, — говорит Милли.
Девочки пристально следят за тем, как я снимаю синюю обертку, разворачиваю фольгу. Она дразняще шелестит.
— Мам, где ты ее взяла? — спрашивает Бланш.
— В городе, — отвечаю я.
— Но я думала, что шоколада вообще нигде не осталось, — говорит она. — Так сказала миссис Себир.
— Мне повезло, я нашла его.
Разламываю шоколадку на три части. Одну протягиваю Эвелин, она отрицательно качает головой.
— Я не буду, спасибо, Вивьен. Шоколад не способствует моему пищеварению.
— Это ужасно. Бедненькая бабуля, — говорит Милли.
Отдаю девочкам их порции.
— Ешьте медленно, растягивайте удовольствие.
Но они, конечно же, делают все наоборот.
Когда они доели, делю долю Эвелин между девочками. Они вежливо благодарят бабушку и съедают вторую порцию.
Рот Милли коричневый от шоколада. Она тщательно облизывает губки и слегка вздыхает. Милли поднимает голову, и вечернее солнце освещает ее кожу и глаза.
— Я очень люблю шоколад, мамочка. Я ела бы его и ела. Постоянно.
— Милли, ты такая прожорливая. Если будешь много есть, станешь толстой, — говорит Бланш.
— А я хочу быть толстой, — отвечает Милли. — Хочу быть толстой, как поросенок. — Она выпячивает грудь и сжимает кулачки. — Хочу быть такой же толстой, как тюлень.
— Да ты и понятия не имеешь, как он выглядит, — говорит Бланш.
— Знаю. Я знаю. Он выглядит вот так.
Она надувает щеки, чтобы лицо стало большим. Бланш тянется к ней и двумя пальцами надавливает на щечки Милли. Та выпускает воздух изо рта. Обе девочки находят это забавным, и комната на некоторое время наполняется задорным смехом, словно наша жизнь снова вернулась в нормальное русло, словно больше нет войны.
Меня переполняет благодарность. Благодарность к капитану Леманну за то, что глаза моих детей сияют, за то, что в нашем доме слышен смех. Я стараюсь отогнать эту мысль.
Бланш перестает хихикать и потирает рукой глаза.
— А помните те времена, когда шоколад у нас был в любое время, когда бы ни захотели? — с тоской говорит она. — Когда на полках было полно стеклянных вазочек со сладостями? Когда было полно щербета, помадки и лакричных конфет?
В ее голосе сквозит неверие, как будто ей самой трудно в это поверить, трудно вспомнить.
— Милая, все это будет, — говорю я. — Знаю, что будет. Однажды все это вернется. Война не вечна.
Бланш качает головой, словно не верит мне.
— Можно мне забрать фольгу? — спрашивает она.
Отдаю ей серебристую бумажку. Она, разглаживая поверхность, пробегает по ней пальцами. Бланш положит ее между страницами в один из школьных учебников.
Эвелин хмурится, глядя на меня. У нее напряженный взгляд человека, который пытается дотянуться до чего-то недосягаемого.
— Где ты взяла шоколад, Вивьен? — спрашивает она у меня.
— Я же сказала, в городе, — отвечаю я, не глядя на Эвелин.
Она поджимает губы, словно мой ответ ее не удовлетворил.
— Шоколад не для меня, — снова говорит она. — Совсем не для меня.
Когда все уже лежат в своих кроватях, я открываю кухонный шкаф и достаю отложенные два кусочка шоколада, слегка удивляясь, почему же решила съесть их втихаря. Кладу один кусочек в рот и ощущаю прилив сладости. Шоколад, словно бархат, тает на языке. Вкус после нескольких месяцев пресной еды кажется экзотичным, намекающим на тропики с их богатыми плантациями и теплыми звездными ночами. Ем шоколад медленно, подолгу задерживая его во рту.
В воскресенье выдался прекрасный денек. После обеда Бланш сидит в саду, ловя последние лучи осеннего солнца в надежде еще немного загореть. Милли тоже в саду — играет с метлой, используя ее в качестве лошади. Она продела ленточки сквозь прутья метлы и скачет галопом вокруг наваленной кучками травы, которую я недавно состригла.
Я играю для Эвелин ее любимый ноктюрн Шопена. Музыка очень нежная, элегическая. Что же до меня, то мне больше нравятся его мазурки. Они одинаково суровы и печальны, с некоей ноткой диковатости. Но Эвелин находит их слишком странными. Спустя какое-то время я растворяюсь в музыке, целый мир крутится вокруг меня, перестраивается. Все такое изменчивое, совершенное.
— Очень хорошо получилось, Вивьен, — вежливо говорит Эвелин, когда я останавливаюсь.
Внезапно снаружи раздается крик:
— Нет, Милли! Ты просто чудовище!
Подхожу к окну. Бланш вскочила на ноги. У нее на голове частички срезанного газона. Я вижу, как она вытаскивает из волос траву. Милли одновременно с восторгом и ужасом смотрит на сестру. Должно быть, она подкралась к Бланш сзади и оттуда осыпала ее травой.
— Ты маленькая идиотка! — Бланш просто в бешенстве. — Я же только что вымыла волосы… С меня довольно. Я тебя придушу, — говорит она.
Милли визжа убегает. Открываю французское окно и выхожу, чтобы вмешаться, но их уже и след простыл. Бланш исчезает за домом, бросившись в погоню за Милли. Слышу хруст гравия под ее ногами, потом глухой удар, тишина, вскрик.
Эвелин качает головой.
— Грядут большие неприятности, Вивьен.
Ко мне спешит Бланш. Она выглядит обеспокоенной.
— Мам, тебе лучше пойти туда.
Милли упала на гравий. Ее руки в мелких порезах, но самые неприятные ранки — на колене. Оно все расцарапано, в грязи и кровоточит.
Отношу Милли в ванну, чтобы промыть порез. В былые времена я бы добавила в ванну соль, чтобы продезинфицировать ранку, но сейчас соль в дефиците. Порез по-прежнему выглядит грязным, в ранке застряли частички гравия, которые я никак не могу вытащить. Понимаю, что нужен антисептик. Достаю его, отчего Милли приходит в ужас.
