— Удивительно… — промолвил Корф, раздумывая над услышанной от княгини новостью.
— Ничего удивительного! — вскричала Долгорукая. — Эта девка где-то услышала рассказ о безумной идее моего мужа и решила обольстить его, прикинувшись проклятой Настькой! А Петя, по своей простоте душевной и мужской слабости, размягчился от ее голубых глаз и готов на все ради неизвестной оборванки!
— Княгиня! — возвысил голос Корф. — Вы хотя бы раз о ком-нибудь говорили хорошо и в приятном изложении?
— А за что мне осыпать ее комплиментами? — разгорячилась Долгорукая. — Какая-то шантажистка пытается отнять у моих детей по праву принадлежащее им наследство, а я должна выбирать слова для описания ее непристойного и подлого поступка?!
— Да говорите, что хотите! — разозлился Корф. — Я-то здесь при чем?
— Петр намерен явиться к вам с тем, чтобы выкупить эту самую Полину. Заклинаю — не продавайте ее! И вообще — отошлите с глаз долой куда подальше. Карл Модестович знает одного помещика в Архангельске…
— Есть ли в вас хотя бы что-то человеческое? — прервал княгиню Корф. Он с ужасом смотрел на Долгорукую, пытаясь понять, как живет на земле это исчадие ада, и Господь все никак не решит ее судьбу. — Вы понимаете, о чем просите? Князь Петр нашел своего пропавшего ребенка, а вы советуете мне умножить муки отца, двадцать лет не видевшего свою дочь?!
— Вам ли жалеть Петра? — издевательским тоном спросила Долгорукая. — Не он ли давеча отказался внять вашим мольбам и требует жениться на Лизе? Не он ли угрожает вам дуэлью?
— Я не понимаю, как это связано, — хриплым голосом сухо сказал Корф.
— Связано, батенька, связано! — вскричала Долгорукая. — Петр — сумасшедший! Он никого не слушает, не внемлет голосу разума! Он бредит своей Настей и ни в грош не ставит наших с ним детей. Такой человек не имеет права жить, дышать, а тем более — наслаждаться счастьем! Но Петру ведь и того мало, что он разрушает вашу жизнь, жизнь Лизы, он решил обокрасть своих наследников в пользу этой чужой всем нам девицы. Не идите на поводу неоправданной жалости, Владимир! Спасите мою семью от позора и разорения, помогите мои детям! Я знаю, вы дружите с Андреем — подумайте о нем. На днях он женится — что ждет его жену и детей в будущем, если князь Петр на радостях лишит сына наследства, которое полагается ему по рождению?!
— Я не могу помешать князю Петру любить свою потерянную дочь. И он имеет право выражать свои чувства к ней так, как считает это возможным и достойным его положения, — пожал плечами Корф.
— Вы и в самом деле настолько черствы, — озлобленно прищурилась Долгорукая, — или просто решили использовать эту ситуацию, как способ отомстить мне и моим детям?
— Только благодаря своим детям, — воскликнул Корф, — вы живете дома, а не прозябаете на каторге или в больнице для слабоумных! Если бы Андрей не убедил меня, что вы полны благородного раскаяния и потеряли душевное равновесие, я ни за что не отступился бы от желания наказать вас так, как вы этого заслуживаете!
— Благодетель вы наш! — не удержалась от ерничества Долгорукая.
— Молчать! — вне себя от гнева закричал Корф. — Мне было обещано, что вы забудете дорогу в этот дом, но вы явились и без малейшего смущения принялись учить меня творить мерзости! Да кто вы такая, чтобы ставить мне условия, издеваться над моими чувствами и оскорблять меня?!
— Я? — смех Долгорукой казался потусторонним, сатанинским. — Я — та, кто по милости вашего батюшки лишилась покоя и здоровья! Потеряла мужа и сломала жизнь своих детей. И все потому, что однажды так называемый друг семьи предложил отцу моих детей услуги сводника.
— Я убью вас! — зарычал Владимир, бросаясь к ней.
— Давайте! — Долгорукая и не думала уклоняться от столкновения — смотрела ему в лицо и стояла, выпрямившись, с надменностью во взоре. — Я готова принести себя в жертву, чтобы, наконец, разрубить этот узел. Вас посадят в тюрьму, ваше имение и ваших холопов продадут, кого куда. Я уже говорила с Карлом Модестовичем. Уж он постарается подговорить своего приятеля, чтобы перекупить эту негодную Полину и сгноить в северных шахтах до смерти!
— Уходите… — прошептал Корф, невероятным усилием воли подавив желание схватить княгиню за шею и душить, пока она не посинеет, и ее зловонный язык не вывалится набок. — Уходите сами, если не хотите, чтобы я, не посмотрев на ваш чин и пол, велел Никите и Григорию вытолкать вас без жалости взашей!
— Фу, как вульгарно! — пожала плечами Долгорукая. — Уверена, вы еще пожалеете, что не приняли моего предложения!
— Я не приму ничьего предложения — ни вашего, ни вашего мужа, и никого другого из вашей семьи! Вы, Долгорукие, надоели мне, хуже смерти! Вы все время вмешиваетесь в мою жизнь, вы уже почти разрушили ее… Убирайтесь! — Владимир указал княгине на дверь. — И довольно! Довольно с меня ваших проблем! Разбирайтесь в ваших делах сами, и увольте меня становиться в них посредником.
Долгорукая кивнула, направляясь к выходу.
— Похоже, я напрасно надеялась, что вы поумнели…
— Вон! — закричал Владимир. — Вон!..
У него потемнело в глазах, а потом все закрыл искрящийся звездопад. И поэтому он не видел, как величаво удалилась Долгорукая, и в гостиную вбежала встревоженная его криком Анна.
— Владимир, вам плохо? — бросилась она к Корфу, топтавшемуся посредине гостиной, точно слепой.
— Кто здесь? — не сразу понял Корф, не расслышав за стучавшей в висках кровью голоса Анны.
— Это я, родной мой, что с тобою?! Ты меня пугаешь? Ты не видишь меня?
— Аня, Анечка! — Корф протянул к ней руки и обнял ее, почувствовав ее прикосновение. — Это ты, какое счастье — это ты!
— Обопрись на меня, — ласково сказала Анна. — Сейчас ты сядешь, успокоишься, и все пройдет…
— Да-да, конечно, — кивнул Корф, с ее помощью опускаясь на диван.
— Вот, выпей, это тебе поможет, — Анна поднесла к его губам фужер, и Корф почувствовал бодрящий запах любимого бренди отца.
Он выпил и, прислушавшись к совету Анны, стал дышать медленно и глубоко. И туман вскоре рассеялся, звезды стали бледнеть, а потом и совсем пропали, открыв его взору привычный интерьер гостиной.
— Что это было? — тихо спросил Корф.
— Ты очень сильно кричал, — ободряюще улыбнулась Анна, — разволновался, вот сердце и не выдержало напряжения.
— А как ты выдерживаешь? — смутился Корф.
— Я стараюсь не задавать себе пределов, и поэтому меня почти невозможно подвести к самому краю, — пожала плечами Анна.
— Как бы и мне научиться этому чудесному способу? — рассмеялся Корф.
