можно скорее домой.
Выйдя из них, Антон сразу поднял любимую на руки, унося в дом… Открывший двери дворецкий молча пропускал, провожая их добродушной улыбкой, пока не скрылись где-то на втором этаже… Опустив любимую у дверей спальни, Антон хотел их открыть, но Александра, расстёгивая шубку, прошептала:
— Мы обязаны ждать…. я должна выдержать траур.
— Выдержишь, но я не отступлю, — смотрел пронзительно Антон.
Опасаясь, что она бросится в его манящие объятия, Александра скорее скрылась в спальне, закрыв перед его носом дверь.
— Я не сойду с места! — послышался его голос.
— Я готовлюсь ко сну, увы! Ты должен уйти! — отозвалась скорее Александра и наступила тишина.
Она с грустью вздохнула, думая, что Антон послушался и ушёл. Только сама не знала, как реагировать на растущую между ними страсть. Переодевшись ко сну, Александра откинула покрывало на кровати, чтобы лечь, но вошедший Антон молниеносно поднял её вновь на руки:
— Не могу я без тебя. Ты не посмеешь заставить меня не любить тебя весь год, — жарко выговаривал он, опускаясь с нею на ложе и тут же принимаясь покрывать ласковыми поцелуями.
— Ты сумасшедший, — вздрогнула от блаженства Александра, но дрожь от того, что всё для неё впервые, заставила испугаться. — Нет…. я не готова…. я…
— Я знаю, — прошептал Антон, лаская взглядом. — Твой муж мне всё рассказал… Ты не была его… Ничья… Лишь моя…
— Твоя, — вновь отозвалась она, а через вновь начавшиеся поцелуи, которыми он стал покрывать её тело, которое медленно обнажал и осторожно гладил, наполнялась уверенностью, что теперь счастье не обойдёт стороной, а поселится с ними… отныне и… навсегда…
И Антон верил в то же самое, даря давно любимой давно желанное блаженство, о котором тайно и сам всё время мечтал… Слившиеся в ласковых волнах любви друг с другом, они улетали наконец-то в тот самый рай для них, в котором обещали оставаться теперь всегда, обвенчанные счастьем здесь и сейчас…. пусть пока только друг перед другом…
— Как сделать так, чтобы стало всё равно? — вопросила вдруг Софья, пока служанка ранним утром укладывала ей волосы.
Та служанка, которая служила у неё с Мамоновым дома, теперь вернулась к Шуваловой. Софья была рада видеть её тем утром, когда поднялась от бессонной ночи после маскарада. Только на лице вместо радости виделись усталость и отчаяние…
— Что Вы говорите, барыня? — не поняла служанка вопроса.
— Ты любила когда-нибудь, или может любишь? — тихо спросила Софья, глядя с безразличием на себя в зеркало.
— Любила, — прозвучал печальный ответ служанки.
— Расскажи? — взглянула с сожалением на её отражение Софья, и та, продолжая заплетать её волосы, вздохнула:
— Когда служила у Екатерины Петровны Шуваловой… Был у неё один дворовый… Но он выбрал другую. Я не смогла находиться здесь, вот и согласилась, чтобы продали Мамонову.
— Счастье, что Мамонов не обратил на тебя внимание, — заметила Софья. — Ты красивая девушка.
— Да сколько таких красивых, — улыбнулась с грустью та.
— Ты избавилась от любви? Тебе стало всё равно, с кем он? — прослезилась Софья, думая о своих переживаниях к любимому. — Я вот хочу, чтобы стало всё равно, с кем он…. где…. сколько их у него…
— Не избавилась пока, — пожала плечами служанка. — Просто легче, когда он далеко, а я… занята делами…
— Жалко, — потекла по щеке Софьи одинокая слеза. — А где твой любимый сейчас?
— Выкупил хозяин, чтоб женить на его зазнобе, — усмехнулась служанка. — Пусть будет счастлив.
— Я не вынесу узнать, что Алёшенька с другой, — прошептала Софья, уставившись с тревогой на себя в зеркало. — Я должна уехать… Далеко…
— Здесь есть горничная…. Ульяна, — прошептала вдруг служанка, склонившись к уху. — Она с ума сходит по Вашему возлюбленному. Говорит, что обещал он с нею быть, но всё не так, поверьте. Другие ж здесь слышали и видели иное. Тосковал он и думал лишь о Вас. Верность хранил. На ноги так отчаянно старался встать. Все думали, что никогда не оправится, а нет… Сила духа и мечта спасли его. Окончательно выздоровел только в Ревеле у друга какого-то.
— Ты всё верно знаешь? — смотрела Софья, поразившись услышанному. — Верен был?
— Верен, вот Вам крест, — перекрестилась та сразу. — Не уезжайте, барыня. Счастье не упустите.
— Да как же я могу быть с ним? — поднялась Софья, и служанка стала помогать одеваться в роскошное платье. — Дочь-то… Вдруг не его?
— Время покажет, — успокаивающе молвила та. — Да и дочь знать будет того отца, которого дадите.
— Душа болит, — тяжело вздохнула Софья. — Вот отыщу нужную книгу, привезу ему, отдам, а сама… Уехать я должна с моей Еленочкой… да подальше…
Служанка только и покачала неодобрительно головой. Софья же молчала… Погружённая в свои мучительные мысли, она не стала завтракать, а, попрощавшись на время с дочерью, оставив ту с Алёной, поспешила покинуть дом Шуваловой.
Вернувшись в имение Мамонова, Софья заметила, как было тихо вокруг, а на дворе не видно ни души. Словно шла по вымершей земле, она прошла в дом, сама открыв двери, и навстречу вышла пожилая служанка:
— Барыня, вернулись, слава Богу!
— Я тут же уеду. Заберу некоторые вещи и больше сюда не вернусь, — сообщила Софья.
— Да как же мы теперь? Распродадут нас? Кому оставят? — беспокоилась женщина, но Софья прошла мимо, хоть и чувствовала себя неудобно.
Закрывшись в библиотеке, она остановилась у книжных шкафов. Сразу заметив нужную книгу, Софья тяжело задышала. Застыв на месте, она вспоминала всё прожитое с Мамоновым, весь ужас и резко зажмурилась. Так хотелось, чтобы всё оказалось просто дурным сном, но, открыв глаза вновь, Софья чувствовала, как становится лишь хуже.
— Как дурно…. и не умереть вот так просто, — молвила она.
Достав книгу из шкафа и пролистав несколько страниц, убедившись, что там так и находятся нужные списки, Софья откинула её на стол:
— Ты ответишь теперь за всё… И я, — усмехнулась она, заметив своё отражение в зеркале. — И ты ответишь… Как же ты жалка…. ничтожна…
Принявшись рыться в ящиках стола, Софья знала, что обнаружит здесь тот самый флакончик с нужными каплями:
— В последний раз? — улыбнулась она флакончику, подняв его перед глазами.
Вылив небольшой остаток содержимого из него в бокал, а потом добавив туда до краёв вина, Софья пригубила…
— Ах, — потекли вновь слёзы по щекам.
Будто стало душно, Софья расстегнула платье, стала кружиться по библиотеке, смеяться и пить вино…
— Нет, мне не больно… Я жестока… Я заслужила… Зачем ты так пел?… Только песня не спета. Ты не знаешь наверно: без тебя мне на свете не прожить ни мгновенье, —
