— Жжет… — последовал краткий ответ.
— Зачем же ты вставал?
— Мне хотелось пить. — Юноша облизнул потрескавшиеся губы. — Как сейчас… но попросить майора я не мог. — Хриплый шепот прервался, и Коул быстро смочил его губы влажной марлей. — Я хотел хоть что-то сделать сам. Повести себя… как мужчина.
Капитан взял Бобби за руку:
— Не волнуйся. Теперь кто-нибудь обязательно будет с тобой рядом.
Ответом ему стала слабая улыбка, которая вскоре исчезла: Бобби Джонсон провалился в блаженный мир беспамятства.
Элайна с ужасом смотрела на пепельно-серое лицо солдата.
— Надеюсь, когда-нибудь ночью Магрудер споткнется и расшибет себе голову, — негромко прошептала она.
— Незачем его винить. — Коул покачал головой. — Откуда он мог знать, что такое случится?
Но Элайна словно не слышала этих слов. Скривив губы, она добавила с явным злорадством:
— А если он не сделает этого сам, я помогу ему споткнуться!
— Что с тобой, Эл? Неужели ты ненавидишь северян всех до единого? — Капитан внимательно посмотрел на нее.
— Иди к черту, янки! — Элайна отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы.
— Пожалуй, в эту ночь я буду дежурить сам. — Решив не отвечать на грубость, Коул быстрыми шагами вышел из палаты.
Следующий день во многом напоминал предыдущий. Все надеялись, что молодой солдат вот-вот пойдет на поправку, но Элайна не могла не заметить, как провисло одеяло между его грудью и ступнями. Повязку пропитывала уже не кровь, а черная зловонная жижа. Чаще всего Бобби был без сознания. Ему давали огромные дозы лауданума, и лишь тогда он переставал стонать и корчиться, словно некая громадная крыса, вгрызавшаяся в его внутренности, на время убиралась в свою нору. Часы тянулись мучительно медленно. Состояние раненого почти не менялось, и когда к концу дня начался дождь, Элайне показалось, что весь мир оплакивает юношу.
По дороге домой она озябла, промокла, а потом еще долго сидела в одиночестве в темной конюшне, так как не хотела встречаться с Робертой. Наконец она осторожно пробралась в дом, но заснуть ей удалось лишь под утро.
Только величайшим усилием воли Элайна заставила себя сбросить теплое одеяло в холодный, мрачный предрассветный час. Окончательно проснулась она лишь после того, как плеснула в лицо ледяной водой, смазала растрепанные волосы смесью жира и сажи и старательно испачкала лицо, вывела из денника упирающуюся Тар и двинулась в путь под ледяным моросящим дождем.
Проработав почти час, Элайна наконец-то согрелась. Бобби Джонсон лежал неподвижно, словно мертвый, только изредка по его телу пробегала страшная дрожь. Капитан Латимер несколько раз заглядывал в палату, но выражение его лица оставалось непроницаемым. Ближе к полудню Элайна ухитрилась уговорить себя проглотить несколько кусочков хлеба. Затем ей пришлось убирать в палате конфедератов, а когда она снова спустилась вниз, то увидела, как санитары выносят носилки из пятой палаты и направляются к мрачному кирпичному зданию морга. Быстро заглянув в палату, она поняла, что ее худшие опасения подтвердились — койка Бобби была пуста, а рядом с ней на стуле неподвижно сидел доктор Латимер. Сердце Элайны обливалось кровью, но глаза оставались сухими. Когда через несколько минут Коул Латимер покидал палату, его лицо было мрачным и ожесточенным. Понимая, что спрашивать врача бесполезно, Элайна неслышно отступила назад, но тут ей на плечо легла широкая ладонь с толстыми пальцами.
— Я предупреждал его! — послышался ненавистный голос. — Он совершил ошибку.
— Как бы не так! — Девушка рывком высвободилась и гневно взглянула на Магрудера. — Капитан Латимер — лучший врач в госпитале!
— Какая преданность! — издевательски проговорил майор. — Уверен, мистер Латимер оценил бы ваш порыв, молодой человек, но я имел в виду только одно: капитан потратил слишком много времени и сил на человека, обреченного на смерть. — Он пожал плечами, а затем достал платок и громко высморкался.
Элайна стиснула зубы и уставилась на свои башмаки. Если бы ей удалось ожесточиться, боль потери не была бы так сильна — но в таком случае она уподобилась бы Магрудеру, который никогда не выказывал даже слабого подобия человеческих чувств.
— Почему бы тебе не отдохнуть денек? — предложил майор вкрадчивым тоном.
— Лучше я побуду здесь, — коротко отозвалась Элайна.
— Как хочешь. — Магрудер задумчиво улыбнулся и взглянул в сторону комнаты для врачей. — Капитан и так не в себе после того, как узнал о смерти отца, а это несчастье просто подкосило его. Кто знает, что станет последней каплей?
Он отошел прежде, чем Элайна успела возразить, но, вероятно, это было даже к лучшему.
Весь день она была непривычно молчалива. В пятую палату вскоре доставили другого солдата-северянина, но почему-то Элайна не могла заставить себя подойти к нему и вместо этого взялась убирать в комнате для офицеров, где царил особенный беспорядок, поскольку ею почти не пользовались.
Хотя она по-прежнему питала ненависть к северянам, по вине которых разразилась война, но теперь, когда они перестали быть для нее безликими фигурами в синих мундирах с блестящими пуговицами и превратились в мужчин и юношей, которые смеялись, шутили, стонали от боли и умирали — совсем так, как друзья, как любимые братья и ее отец, Элайна пыталась найти в себе остатки былой ненависти, но, несмотря на все старания, не испытывала ее.
Девушка рассеянно водила тряпкой по ручке кресла, стараясь разобраться в своих чувствах. Разумеется, мать и жена Бобби Джонсона будут безутешны. На ее глаза навернулись слезы, но, услышав шаги в коридоре, она быстро вытерла их.
— А, вот ты где! Зайди к доктору Бруксу, когда освободишься, — негромко произнес один из санитаров, заглянув в дверь.
Элайна в последний раз прошлась тряпкой по ручке кресла — ей уже пора было домой, но она не могла не выполнить просьбу доктора Брукса: он еще никогда не вызывал ее к себе.
Поднимаясь на третий этаж, она зябко поежилась и, чтобы избавиться от мучительного ощущения собственного предательства, заглянула в палату конфедератов, обменялась с ними парой слов и лишь затем направилась в кабинет Брукса. Когда она заглянула в дверь, пожилой врач, поспешно поднявшись, направился ей навстречу.
— Вам что-то нужно от меня, док? — спросила Элайна хрипловатым голосом.
Не отвечая, Брукс прошел мимо и плотно прикрыл дверь, а затем запер ее. Вернувшись, он взял Элайну за руку и подвел к стулу.
— Забудь обо всех этих фокусах, Элайна: мы здесь одни, и нас никто не услышит. Садись, детка, и чувствуй себя как дома.
Элайна подчинилась и некоторое время сидела молча, в недоумении поглядывая на хозяина кабинета. Несколько раз Брукс пытался заговорить, но не мог и с каждой попыткой все сильнее хмурил брови. Наконец он вытащил из стола лист бумаги и протянул его девушке.
