Одного этого оказалось достаточно, чтобы Лахлан справился с яростью и взял себя в руки.
Вернувшись с Эммой к машине, он открыл заднюю дверь, положил ее на сиденье и, бережно убрав ее волосы от двери, закрыл машину. Быстро сев за руль, он понесся по скользкой дороге к Кайнвейну, оглядываясь на заднее сиденье через каждые несколько секунд. Страх охватил его, когда даже спустя полчаса у Эммы не появилось никаких признаков регенерации. Ее раны продолжали кровоточить, не закрываясь, – хотя он должен был увидеть начало заживления уже давно.
Не сбрасывая скорости, он прокусил себе запястье и приблизил его ей к губам:
– Пей, Эмма!
Она отвернулась. Он снова подставил ей руку, но она отказалась, упрямо стиснув зубы. Если она не попьет, она может умереть!
Он был так сосредоточен на ненависти к ее природе, что не задумывался о том, каким она видит его самого.
Он съехал на край дороги и, перегнувшись через спинку сиденья, засунул пальцы ей в рот и раздвинул зубы. Когда он сцедил несколько капель своей крови ей в рот, она не удержалась и припала к нему, закрыв глаза и жадно глотая. Ее кровотечение тут же прекратилось. Когда она впала в забытье, он снова погнал машину вперед.
Дорога до Кайнвейна превратилась для него в новый ад. Он утирал свободной рукой лоб, обливаясь потом, не зная, будут ли новые нападения и откуда их можно ждать. Он не знал, хватит ли у нее сил, чтобы пережить эту рану. Как она догадалась, что надо убегать от них?
Он чуть было не потерял ее через четыре дня после того, как нашел…
Нет: он чуть было не отдал ее, чуть было не позволил им забрать ее в Хелвиту, которую ему никогда не удалось бы отыскать. Он разыскивал твердыню вампиров по всей России – и, возможно, оказался неподалеку от нее, когда они взяли его в плен.
Он был так близок к тому, чтобы ее потерять… Теперь он точно знал, что сделает все, лишь бы уберечь ее.
Он сможет победить свою боль и мучительные воспоминания, потому что сегодня смог увидеть, насколько Эмма отличается от остальных. Ее внешность, ее движения – все было другим. В отличие от других ее природе несвойственны были агрессия и желание убивать. Кровь для нее – и теперь для Лахлана тоже – стала символом жизни.
Ее раны начали заживать сразу же после того, как она выпила его крови. Он сможет поддержать ее.
И это – самое малое, что он может для нее сделать, потому что она наконец сделала его жизнь осмысленной.
* * *
Эмма пришла в себя под громкие крики – и с трудом приоткрыла глаза.
Фары выхватывали из темноты Лахлана: он бился плечом в массивные ворота – в герб в центре створок. Выпуклый затвор состоял из двух частей: по одному волку на каждой, повернутых друг к другу. Волки были изображены так, как это делалось в древности: головы и передние лапы, с клыками и когтями наготове, с настороженными ушами. Великолепно: страна вервольфов. Это уже не Канзас.
Лахлану не удавалось даже чуть прогнуть металл – несмотря на всю его силу. Магическая защита? Ну конечно! Слава Фрейе, что он догадался не таранить ворота машиной.
Борясь с желанием опустить веки, Эмма смотрела, как Лахлан расхаживает под моросящим дождем, пытаясь расчесать пальцами свои влажные волосы и рассматривая ворота.
– Как мне войти, чтоб они?..
Он снова попытался справиться с ними силой – и надрывный рев вновь огласил окрестности.
Стоит ли говорить ему про интерком? Да и способна ли она вообще говорить? Пока Эмма раздумывала, кто-то невидимый открыл ворота.
Лахлан поспешно вернулся в машину.
– Мы приехали, Эмма!
Хотя печка работала на полную мощность и обогрев сидений тоже был включен, Эмма дрожала в своей мокрой одежде от такого холода, какого еще ни разу в жизни не ощущала. Когда за ними с лязгом захлопнулись ворота, она закрыла глаза, наконец почувствовав себя защищенной. По крайней мере – от новых нападений вампиров.
Она смутно сознавала, что они очень долго ехали по территории поместья – похоже, несколько миль. Наконец Лахлан остановил машину, распахнул заднюю дверцу и извлек Эмму из машины. Он крепко прижал ее к груди и поспешно зашел в помещение, которое было освещено настолько ярко, что у нее заболели глаза. Стремительно поднимаясь по лестнице, он отдавал приказы какому-то молодому человеку, который шел следом.
– Бинты, Харманн. И побольше воды.
– Слушаюсь, повелитель.
Молодой человек прищелкнул пальцами – и Эмма услышала, как кто-то побежал исполнять приказания.
– Мой брат здесь?
– Нет, он за океаном. Он… Мы думали, что вы погибли, когда вы не вернулись и поиски не дали результатов…
– Мне надо как можно скорее с ним поговорить. Пока не сообщай старейшинам, что я вернулся.
Эмма зашлась в гадком захлебывающемся кашле – и поняла, что прежде не представляла себе, что такое настоящая боль. Ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не посмотреть на свою грудь.
– Кто она? – спросил молодой человек. Лахлан обнял ее крепче.
– Это она, – ответил он так, словно этим все объяснялось, а потом» обращаясь к Эмме, добавил: – Ты в безопасности, Эмма. Все будет хорошо.
– Но она… не оборотень, – изумился незнакомец.
– Она вампир.
Тот придушенно охнул.
– В-вы уверены в ней?
– Я еще никогда в жизни не был в чем-то более уверен. Ее мысли стали путаться, темнота звала к себе.
Лахлан принес ее в свою спальню и уложил на старинную кровать. Эмма стала первой женщиной, которую он сюда допустил.
Харманн вошел следом и принялся растапливать камин. Лахлану было тревожно иметь у себя за спиной огонь, но он понимал, насколько Эмма нуждается в тепле.
Какая-то служанка быстро вернулась с горячей водой, салфетками и бинтами, еще двое принесли из машины их багаж. После этого служанки с задумчивыми лицами удалились вместе с Харманном, дав Лахлану возможность оказывать Эмме помощь.
Эмма все еще была очень слаба и то приходила в себя, то снова проваливалась в беспамятство. Он снял с нее мокрую одежду и промыл ей раны. Хотя они уже явно начали затягиваться, ее нежная кожа по-прежнему оставалась рассеченной: повреждения шли между грудями до конца ребер. Когда Лахлан смывал с нее кровь, у него тряслись руки.
– Больно! – прошептала Эмма, содрогнувшись.
Лахлан в последний раз осмотрел ее раны и начал накладывать повязку. Он почувствовал глубокое облегчение. Она снова могла говорить!
– Мне хотелось бы взять твою боль на себя! – хрипло проговорил он. Его собственные раны были глубокими – однако он ничего не чувствовал. Мысль о ее страданиях заставляла его руки дрожать, пока он обматывал ее грудную клетку бинтами. – Эмма, почему ты от них побежала?
