Он вдруг улыбнулся, и сердце у нее затрепетало. Сделав один шаг, Вольф оказался совсем рядом, и не успели оба осознать, что происходит, как он схватил ее и заглянул ей в глаза.
– Это несложно, – продолжал он, голос стал еще более невозмутимым, чем раньше, блестящие серые глаза не отрывались от ее лица.
Она заметила, что его каштановые волосы потемнели от воды, от него пахло осенним дождем, жухлой листвой и добротной кожей. Когда он улыбался, ямочки на щеках были заметнее, делая Вольфа похожим на озорного мальчишку.
– Я рада, – ласково подсказал он. В голосе слышалась ирония, на губах появилась улыбка. Их разделяло всего два-три дюйма. – Скажите это, мисс Ролингс.
– Я рада, шериф.
– Вольф, – поправил он.
– Вольф, – пробормотала Ребекка. Ее охватило ощущение нереальности происходящего.
Вольф наклонился к ней. «Что я, черт побери, делаю!» – удивился он в последний момент и замер.
Он приказывал себе отойти, но мощная сила, не подвластная рассудку, заставляла еще крепче сжимать Ребекку Ролингс обеими руками, смотреть в эти сверкающие глаза.
Потом его губы коснулись ее рта. Легко, словно проверяя.
– Вольф, – вздохнула она, робко скользнув ладонью по его груди.
Это легкое движение, нежность ее прикосновения погубили Вольфа. Отбросив всякую осторожность, он жадно впился в ее рот, сильные руки стиснули девушку в объятиях. Вдыхая свежий цветочный аромат, исходивший от нее, Вольф только крепче прижимал Ребекку к своей груди.
Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, но губы нетерпеливо отвечали на его поцелуй, тело вздрагивало от острого наслаждения. Может, это сон? Одна из тысячи грез, которые не покидали ее с той ночи много лет назад, когда она сидела у костра, глядя на огонь и тоскуя о нем?
Нет. Теперь все наяву. Даже сквозь платье Ребекка чувствовала жар его крепких рук, которые покоились на ее талии. Его губы манили, она льнула к восхитительному теплу этого рта, будто в нем заключалась вся сладость жизни.
– Шериф… – простонала она, когда он прервал поцелуй, чтобы глотнуть воздуха.
– Вольф, – хрипло поправил он и снова поцеловал.
Плыть, плыть в бушующем море, отдаться удовольствию и необыкновенным ощущениям, которые он пробудил в ней. Когда твердые от мозолей ладони скользнули по ее спине, потом еще ниже, ласково погладив ягодицы, дрожь пробежала по всему ее телу, и Ребекка, задыхаясь, прижалась к его губам. Поцелуй стал более страстным, объятия более крепкими. Ее охватило пламя, сжигающее изнутри.
Когда язык Вольфа проник в ее рот, это прикосновение отозвалось трепетом в самых дальних уголках тела, а ее язык встретил этот натиск, как меч, скрестившийся с мечом противника. Ребекка неистово прижалась к мускулистому телу, и разум покинул ее, остались только чувства. «Держи меня, – взывала она в немой молитве. – Вольф, не отпускай меня никогда».
У нее дрожали колени, пальцы утонули в его густых и влажных волосах. Одной рукой Вольф гладил ее шею, другой обнимал за талию – эти руки были так нежны, что она забыла про Нила Стоунера, забыла пережитый ужас, зная лишь одно – Вольф крепко держит и целует ее, вдыхает в нее жизнь, делает с ее душой и телом нечто удивительное, отчего она чувствует себя в безопасности, ощущает теплоту, нежность.
– Вольф, – прошептала она нетвердым голосом и вцепилась в его плечи, когда оба они наконец всплыли из глубин сладострастия, чтобы наконец вздохнуть.
– Ребекка… – пробормотал он. – Какое чудесное имя!
Собственное имя, произнесенное им, наполнило девушку радостью, которую она не могла сдержать. Но внезапно, когда Вольф снова наклонился, чтобы поцеловать ее, память вернулась к ней, радость исчезла, разлетевшись на тысячу осколков.
– Боже мой! – воскликнула Ребекка, оттолкнув его.
– Что случилось? – резко спросил Вольф. Она лишь покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.
– В чем дело, Ребекка?
– Как вы могли… – задохнулась она. Вольф с полнейшим недоумением воззрился на нее.
– Успокойся. Я не знаю, что произошло, но попробую это исправить.
Ребекка отпрянула, словно он притронулся к ней раскаленным железом:
– Не смейте ко мне прикасаться! Вольф прищурился:
– Какая муха вас укусила, леди? Мне начинает казаться, что вы сумасшедшая. Я ошибся, или вам действительно нравилось целоваться со мной?
Ребекка чувствовала себя грязной уличной девкой. Она покраснела от стыда.
– Я знаю, кем вы меня считаете. Легкой добычей. Вы думаете, я настолько бесстыдна и жадна до ласк, что готова отдаться даже женатому мужчине!
В его глазах застыло ошеломленное выражение, а Ребекка, потеряв над собой контроль, влепила ему пощечину.
– Как вы смеете притворяться удивленным? Думаете, у меня нет чувства собственного достоинства, думаете, я какая-нибудь бессовестная потаскушка…
– Теперь замолчите на минуту и послушайте меня…
– На минуту? Нет, – отрезала она. Ее лицо пылало от гнева и унижения. – Я уже и так потратила на вас слишком много времени, шериф Бодин. Вам с сыном лучше немедленно отправиться домой. Уверена, мать Билли ждет известий о нем! Бедная женщина, – прибавила она, дрожа от презрения и ярости. – Мне жаль ее!
– Довольно!
Вольф грубо схватил ее запястье, и Ребекка вскрикнула.
– К вашему сведению, мисс Ролингс… – начал он, но тут раздался тоненький и жалобный голос Билли:
– Моя мама умерла.
Шериф выпустил ее руку и повернулся к сыну. В первое мгновение Ребекка не могла произнести ни слова, только машинально потирала запястье. Мальчик стоял на пороге кухни такой маленький, худенький, печальный и такой одинокий, а его отец вдруг стал похож на гранитную скалу – холодную, твердую и неприступную.
– Прости, Билли, прошептала Ребекка, с ужасом понимая, что ее слова прозвучали как пустой бессмысленный звук. – Я не знала. Я не хотела тебя обидеть.
– Ничего. – Мальчик постарался не выдать огорчения, но закусил при этом губу и уставился в пол.
Она чувствовала себя так, будто ее сердце режут тупым ножом.
«Что я наделала? Что сказала?»
Ей хотелось вымолить у Вольфа прощение за глупость, посмотреть ему в глаза, чтобы он увидел, как скверно у нее на душе, однако прежде чем она успела что-либо произнести или сделать, тот взял сына за плечо и направился к двери.
– Пойдем, Билли.
Ребекка собиралась крикнуть им вслед, чтобы они не уходили, все объяснить, исправить, но слова застряли в горле.
Они уже на улице… Садятся на лошадей… Слышится топот копыт… И вот оба скрылись в темноте…
Его жена умерла. Умерла.
А она говорила ему такие ужасные вещи.
Ребекка стояла на пороге дома и смотрела в темноту, куда ускакал Вольф с сыном. Холодный дождь бил ее по щекам, она дрожала всем телом, а жар в груди не унимался.
