Вокруг не было ни души. Видимо, находки Роумы не были столь значительными, по сравнению с другими на этом побережье, и после первой вспышки интерес к ним угас.
Почему Роума ничего не дала мне знать? Я непрестанно задавала себе этот вопрос. Единственное, что могло ей помешать, это смерть.
Смерть! — прошептала я, и перед глазами промелькнула вереница милых сердцу картин из нашего детства. Любимая моя, прямодушная Роума, в ней не было ни капли зла, единственный ее недостаток состоял в том, что ее интересовала только археология, и она не понимала тех, кто был к ней равнодушен.
Я подошла к домику, где она жила тогда и где я останавливалась, когда приезжала к ней. В то время я не встречала никого из тех, кто теперь окружал меня в Лоувет Стейси. Надеюсь, никто и не видел меня. Если бы тогда кто-нибудь меня заметил и теперь узнал, то это бы, наверняка, уже обнаружилось.
Домик выглядел совсем заброшенным. Дверь оказалась не заперта. Тревожно скрипнули половицы. Я переступила порог и вошла.
Вот и знакомая комната. Стол, за которым я наблюдала, как реставрируют мозаику. На нем все еще лежали несколько кисточек, остроконечный скребок; в углу стояло ведро с лопаткой. У стены старая керосиновая печурка, на которой Роума готовила свою неприхотливую еду, и большой металлический бочонок для керосина. Многое говорило о том, что здесь жили археологи.
Вот из этого домика однажды ушла Роума и больше не вернулась.
Но куда, куда она могла пойти? Она никогда не ходила гулять просто так, без дела. У нее всегда была какая-то цель. Что же произошло в тот день, когда она, упаковав вещи, вышла из дома?
Ответ был где-то здесь, рядом. У меня почему-то возникла полная в этом уверенность.
Я решила подняться по винтовой лестнице, которая вела из этой комнаты на второй этаж. Ступеньки шли круто вверх и кончались у массивной двери. Она открывалась в глухую комнатку, из которой был вход в маленькую спальню с крошечным зарешеченным окном. Я вспомнила, как сумеречно здесь было даже в полдень. Когда я гостила у Роумы, то спала в этой комнате на походной кровати, а Роума в соседней.
Я толкнула массивную дверь и заглянула внутрь. Кроватей там не было. Видимо, Роума успела сложить их, приготовив к отъезду.
Меня пробрал озноб. От толстых каменных стен исходил холод. Я шептала про себя: «Роума, что случилось с тобой в тот день, Роума?»
Я стояла у маленького окошка, глядя вниз на раскопки. Роуму интересовала здесь только работа.
Она начинала говорить о ней уже с утра, поспешно умываясь подогретой на печурке водой. О чем она думала в тот свой последний день? Об отъезде? О каких-то новых планах?
Итак, она умылась, и что потом? Надела свое невзрачное пальто поверх простого платья, единственным неизменным украшением на ней были бусы из грубой керамики или необработанной бирюзы, и затем вышла из дома. Роума прошла через раскопки, вдыхая чистый свежий воздух, который всегда так любила и направилась… в никуда.
Закрыв глаза, я представила себе, как она идет через парк. Куда? Зачем?
Ответ мог быть только здесь, в этом домике.
Вдруг я услышала внизу какие-то звуки. Меня охватила дрожь. Я вспомнила слова Оллегры: «У вас когда-нибудь вставали волосы дыбом?» Внезапно я осознала, что нахожусь в заброшенном домике, в пустынном уголке парка, и в голове у меня промелькнуло: «Ты пришла сюда, чтобы выяснить, что произошло с Роумой. Возможно, ты узнаешь, если то же самое произойдет и с тобой».
Шаги в тишине. Скрип половиц. Кто-то еще находится сейчас в этом домике.
Я кинула взгляд на окно. Но я уже заранее знала, что оно слишком маленькое, через него не убежишь. Но почему вдруг у меня возникло это чувство опасности, ведь кто-то мог просто зайти посмотреть этот заброшенный дом.
Наверное, у меня слишком разыгралось воображение. И все же меня не отпускало ощущение, что Роума где-то рядом… предупреждает меня об опасности.
Я прижалась к стене, прислушиваясь к звукам, идущим снизу. Нет, мой страх — это лишь плод воспаленного воображения. Он возник только потому, что здесь в свой последний день находилась Роума. И теперь в этом домике мне мерещится ее присутствие. Дух Роумы витает здесь, ведь говорят же, что людям являются привидения именно тех, кто внезапно был вырван из жизни. Да, дух Роумы предупреждает меня сейчас: «Будь осторожна!»
И тут я услышала скрип. Скрип лестничной ступеньки. Кто-то поднимался наверх в спальню. Кто бы это ни был, надо мужественно его встретить. Я засунула дрожащие руки в карманы пальто, вышла из спальни, миновала глухую комнатку… И только хотела открыть дверь, как она тихо распахнулась, и за ней оказался Нейпьер. Мне почудилось, что он навис надо мной, как скала, таким большим казался он в этой маленькой комнате; сердце у меня учащенно забилось. Нейпьер улыбнулся, прекрасно понимая, что творится со мной.
— Я видел, как вы вошли в домик, — сказал он. — Меня заинтересовало, что могло привлечь вас сюда.
Так как я ничего не ответила, он продолжал:
— Вы удивлены моим появлением?
— Да, — я пыталась овладеть собой, сердито спрашивая себя, почему у меня такое глупое ощущение страха, и еще глупее то, что я выдаю его. Этот мужчина настоящий хулиган, — подумала я, наибольшее удовольствие для него — пугать людей. Поэтому он неслышно вошел в дом, а затем тихо прокрался по лестнице наверх.
— Неужели вы думаете, что вас одну могут интересовать Сокровища Прошлого. — Он произнес последние два слова так, что они прозвучали с большой буквы. Он словно знал, что тут обитает дух Роумы, и ему хотелось подразнить его.
— Нет, я далека от такой мысли. Я знаю, что многих интересует прошлое, — ответила я ему как можно спокойнее.
— Но только не семейство Стейси. Вы, наверное, слышали, что сначала отец был против того, чтобы здесь велись раскопки.
— Но потом он все-таки согласился.
— Уговоры оказались слишком напористыми. И поэтому… во имя культурных ценностей…
— Да, — перебила я его, — к счастью его смогли уговорить.
В глазах Нейпьера вспыхнули смешинки.
— Победа знания над невежеством, — произнес он.
— Совершенно верно.
Я двинулась к двери. Нейпьер не загораживал мне дорогу, поэтому и не подумал посторониться. Но проход был столь узок, что у двери я оказалась прижатой к нему. Я остановилась в нерешительности. Мне не хотелось, чтобы он понял, насколько мне неприятно его присутствие.
— Что же все-таки привело вас в этот дом? — спросил он. — Любопытство, наверное. Я уже успел заметить, что вы очень… любознательны, миссис Верлейн.
— Не больше, чем большинство людей.
— Но я всегда считал, — продолжил Нейпьер, — что проявлять любопытство дурно. Хотя, с другой стороны, это почти добродетель. Разве не добродетельно интересоваться себе подобными?
