— Что такое? Какая мысль и какая просьба?
— Прикажите перевести меня в Москву, ваше величество! Удалите меня отсюда, и если вам угодно оказать мне громадную и щедрую милость, то прикажите, чтобы за мною там сохранено было то содержание, которое вам угодно было назначить мне!
Лицо государя разом потемнело.
— Нет, этого не будет! — ответил он. — Никто и никогда не станет выше меня, никто не скажет, что ему удалось насиловать мою волю. Мое слово — закон, и этого закона все будут придерживаться, пока я жив. До свидания! Ложись и спи спокойно! Завтра я увижу тебя и, вероятно, объясню тебе всю эту странную и непостижимую загадку маскарадной интриги.
Варя покорно промолчала и, проводив государя, вернулась к себе в комнату. Но спать она не могла; ее тревожили серьезные, мучительные мысли. Она сознавала, что вокруг нее сплетается целая сеть умелой и дерзкой интриги. Взамен опытности здравый разум подсказывал ей, что на этом первом опыте в маскараде вражда не остановится и что впереди ее ожидает серьезная опасность. Она боялась этой вражды, столь незнакомой ей до сих пор, и чувствовала себя перед нею слабой и безоружной.
Вошедшая мать заботливо осведомилась о том, что говорил государь и что означал его поздний визит. Варя рассказала матери по возможности все, как сама поняла и объяснила себе это; лгать матери она не могла и не умела.
Старушка пришла в неописуемый ужас.
— Господи, Боже мой! До чего люди-то дошли! — воскликнула она, качая своей седой головой. — И на что только они покушаются? — Ей, прямой и простой женщине, чем-то безгранично темным казались интриги, на которых, в сущности, построен был весь «свет», окружавший государя. Она не могла представить себе ни такой смелости лжи, ни такого дерзкого обмана. — Господи! Двойниками представляться стали, привидениями начали приходить!
И она крестилась и набожно, трусливо крестила свою Варечку, свою бедную, маленькую дочурку, вокруг которой разом создалась такая незнакомая ей атмосфера и удачи, и счастья, горькой, злобной ненависти и вражды!
Дочери с трудом удалось успокоить ее и уговорить пойти спать.
Сама Варя прилегла на кровать не раздеваясь. Ей было не до сна и не до покоя. Она была слишком взволнована и напугана этим внезапным эпизодом.
Государь тем временем отправился прямо в Зимний дворец, но прошел не в свои апартаменты, а, выйдя из саней перед тогдашним посольским подъездом, отпустил кучера и пешком направился к фрейлинскому подъезду. Там он, к великому удивлению швейцара, прямо проследовал в комнаты третьего этажа, где помещались апартаменты, отведенные фрейлине Нелидовой, в отличие от других дворцовых фрейлин, комнаты которых расположены были значительно выше. Все во дворце знали об отношениях государя с Нелидовой, ни для кого не было тайной, что он посещал ее, но до сих пор это делалось осторожно, и так открыто, в такой поздний час император никогда еще не входил в комнаты своей фаворитки.
Варвара Аркадьевна была поражена его внезапным визитом. Она незадолго перед тем вернулась с бала-маскарада графини Воронцовой и не успела еще совершенно раздеться. Она только сбросила с себя маскарадное домино и оставалась в черном атласном платье, служившем продолжением маскарадного костюма.
При внезапно раздавшемся стуке в ее дверь Нелидова сама отворила и почти отступила, увидав перед собой государя.
В первую минуту Нелидова приняла его визит за желание немедленно отблагодарить ее за помощь, оказанную ею против назойливой маски, но одного пристального взгляда на императора достаточно было для того, чтобы разубедить красивую фрейлину и навести ее на тревожную мысль о серьезном гневе государя.
— Вы, ваше величество? — тоном глубокого удивления проговорила она, отстраняясь от двери и пропуская своего нежданного посетителя. — Вы, ваше величество? В этакий поздний час?
— Да, я и в такой поздний час, — грозно и насмешливо ответил государь, не подходя к руке молодой красавицы, как всегда это делал.
— Чему я обязана честью столь неожиданного и позднего посещения?
— Себе, Варвара Аркадьевна, исключительно одной только себе да еще той подставной дуре, которую вы нашли возможным подослать ко мне, чтобы одурачить, и которую я завтра же вышлю из Петербурга.
Император говорил серьезно и строго. Нелидова, успевшая хорошо узнать его характер, поняла, что шутки тут были плохи.
— Я не понимаю намеков вашего величества, — попробовала она возразить.
Однако Николай Павлович остановил ее на первом же слове:
— Тут нет речи ни о каких намеках! Я открыто говорю о вашей попытке одурачить меня, попытке — увы! — вполне неудачной.
— Опять-таки смело скажу вашему величеству, что я ровно ничего не понимаю.
— Ну, я не в вас. Я, напротив, все прекрасно понял, и вы сейчас же назовете мне ту дерзкую дуру, которая согласилась сыграть вверенную ей вами роль.
— Какую роль? Где? — пожимая плечами, переспросила Нелидова. — Я так редко и так мало посещаю театры, что не знаю, о какой именно роли вам угодно говорить! Я бываю только в царской ложе, в дни своего дежурства, когда мне приходится по обязанности службы сопровождать государыню. Но и ее величество, как вам известно, тоже изволит редко посещать театры.
— Полноте, Варвара Аркадьевна, полноте! Мы с вами здесь не в маскараде, и тон маскарадной интриги к нам не подходит!
— Я и не думаю, и не смею интриговать, ваше величество. Мне кажется, скорее, что именно вам угодно интриговать меня.
— Перестаньте, говорю я вам! — возвысил голос император. — Я все знаю и все понял. Я приехал к вам прямо от артистки Асенковой, вами беспощадно оклеветанной и скомпрометированной!
— «Оклеветать» госпожу Асенкову я не могла, потому что вовсе не знаю ее, никогда не видела ее в лицо и, вероятно, не увижу. Что же касается того, чтобы «скомпрометировать» женщину, которая публично выходит на потеху публики в гусарских доломанах и рейтузах и в ночных визитах к которой вашему величеству угодно так легко и так бесполезно сознаваться, то, вероятно, никому в мире не удалось бы сделать это. Такую женщину «скомпрометировать» никак нельзя.
— Вы не судья чужих поступков, — гневно произнес государь. — Я посоветовал бы вам построже следить за своими личными поступками и в чужие дела не мешаться.
— С благодарностью принимаю совет вашего величества и завтра же утром навсегда сниму фрейлинский шифр, носить который я действительно не вправе, — спокойным и твердым голосом произнесла Нелидова.
