— Нужно добраться до лошадей! — крикнул Бун. — Если удастся…
Теперь каждый человек на поле боя дрался за свою жизнь. Стреляя на ходу, поселенцы прокладывали себе путь к реке прикладами. Воздух был пропитан запахом пороха и крови, его пронзали вопли и предсмертный шепот умирающих.
Роман, услышав страшный рев, обернулся: Уинфред Бурдетт, схватив индейца из племени виандотов, мощнейшим ударом перебил ему шейные позвонки и отбросил в сторону как мешок с маисом. Оливер с мертвенно-бледным лицом в ужасе уставился на отца. Когда громадный кузнец повернулся к нему, Роман понял, что вызвало такой ужас в глазах мальчика: половина нижней челюсти была начисто снесена каменным топором.
Уинфред, выкатив глаза, смотрел на своего сына и пытался что-то сказать через эту кровавую массу: Роману показалось, что у него двигается язык… Кузнец издал какой-то жуткий гортанный вопль, и в это мгновение пуля сразила его, и он плашмя упал на землю, протягивая руку к Оливеру.
Мальчик склонился над отцом. У него текло из носа, изо рта, из глаз…
— Господи… Господи… — причитал он над мертвым телом.
— Мы отрезаны! — крикнул Дэниэл. — Пробирайтесь за деревьями на запад, ребята! У Индейского ручья есть брод, бегите туда, если сможете!..
Роман посмотрел вниз с холма и увидел мешанину из людей и лошадей, предсмертная агония которых была ошеломляюще одинаковой. И он нигде не видел своего коня…
Роман поднял Оливера на ноги, вложил в руки юноши брошенное им ружье.
— Дуй на запад, малыш. Со всех ног, — сказал он.
Серая в яблоках перепуганная лошадь с дико вытаращенными глазами галопом неслась мимо них, волоча по земле поводья. Дэниэл, изловчившись, схватил их и резко остановил ее. Израил стоял в нескольких шагах от него. Он подвел к нему лошадь.
— Возьми, сынок… и скачи прочь!
Израил покачал головой. Опустившись на колено, он прицелился, выстрелил и заявил:
— Никуда без тебя не поеду!
— Я последую за тобой. Садись, тебе говорят!
Но Израил, снова покачав головой, отсыпал меру пороха и быстро перезарядил ружье.
— Отдай ее Роману. Мы уйдем отсюда только вместе.
Заметив все еще потрясенно застывшего на месте Оливера, Роман всунул ему поводья, которые насильно вложил в его руки Дэниэл. Подсаживая Оливера в седло, он приговаривал:
— Скачи отсюда немедленно, если тебе дорога жизнь! — Затем хлопнул ладонью по крупу лошади и направил ее к лесу.
Махнув отцу, чтобы тот скорее отошел, Израил снова опустился на колено, прикрывая отход Дэниэла, — и вдруг вскрикнул, отшатнулся: пуля ужалила его в грудь.
— Израил! — бросился назад Дэниэл.
Израил пытался подняться на колени, протягивая вперед руку, словно защищаясь от устремившегося к нему дико орущего шоуни, который уже поднял над головой новенький, поблескивающий сталью английский томагавк. Пока Дэниэл выбирал позицию получше, Роман, оказавшись ближе, выстрелил в индейца в упор, оглянулся и увидел, что Дэниэл поднимает на руках сына с земли. Израил смотрел на него широко раскрытыми глазами, кровь хлестала из его рта алым ручьем.
— Израил… Израил… — голос Дэниэла срывался и дрожал.
— Господи… Господи!.. — вырвался из самой глубины души Израила печальный шепот, похожий и на молитву, и на проклятие.
Дэниэл держал на руках умирающего юношу, но Израил, угасающим взором глядя, как кровавый поток уносит из него жизнь, слабым жестом дал отцу понять, чтобы тот спасался.
— Все будет в порядке, сынок! — дрожащим голосом лгал и себе, и ему Дэниэл, — ты…
Роман стал ему помогать.
Вместе они направились к лесной чаще, неся за руки и за ноги Израила. От трудно вырывающегося дыхания у юноши булькало в горле. Роман, заметив впереди индейцев, закричал, но вдруг вспомнил, что не успел перезарядить ружье. Он упал ничком, прикрывая своим телом Израила, а Дэниэл сдернул с плеча ружье и прицелился. Индеец, словно споткнувшись, пластом рухнул на землю. Оба быстро перезарядили ружья и склонились над Израилом, но уже не услышали булькающих звуков… Дэниэл встал над сыном на колени и весь подался вперед, слезы потекли по его задубевшим щекам.
— Он не хотел оставлять меня одного… и я его не оставлю, — наконец сказал он твердым голосом, проглотив рыдание.
Глаза Романа увлажнились. Подняв на руки безжизненное тело Израила Буна, Дэниэл и Роман упрямо зашагали с ним вперед.
В лесу они слышали вокруг воинственные кличи, но им удалось избежать встречи с индейцами, хоронясь в укрытиях. Вскоре они остановились отдохнуть. Забравшись в неглубокую яму, оба забросали себя валежником.
Роману было трудно дышать от овладевших им печали, гнева и усталости. Прислонившись затылком к сырой земле, он задыхался от пропитанного пороховым дымом воздуха, в его ушах все еще звучали проклятия и предсмертные вопли товарищей. Боже милосердный, помоги отогнать видения их страшных лиц, стоящие перед глазами…
Острая боль пронзила его, когда он подумал о Дэниэле… и Ребекке. Как же они сообщат об этом Ребекке?
Дэниэл зашевелился, и Роман, открыв глаза, попытался разглядеть в темноте его лицо, но не смог из-за прикрывшего их валежника.
— Сейчас не получится донести его домой, — сказал Дэниэл.
— Тогда оставим его здесь, забросаем валежником… Потом вернемся за ним…
— Нет. Они могут его обнаружить, а я этого не вынесу. Здесь неподалеку есть пещера. Давай спрячем его там…
Когда все успокоилось, они снова тронулись в путь, неся Израила…
Весть о сражении у Голубых ручьев оказалась слишком горькой для обитателей Бунсборо: шатаясь, через ворота проходили оставшиеся в живых поселенцы с изможденными лицами, со стертыми от долгого перехода ногами, похожие на призраков. Лишь немногие сидели на лошадях. Они рассказывали, что произошло, а женщины внимательно и со страхом вглядывались в толпу, ища своих близких, и если не находили, теребили добровольцев, требуя от них сведений о пропавших.
Трагедия не обошла стороной ни одной семьи… Но Китти вздохнула с облегчением, когда Оливер Бурдетт сообщил ей, что в последнюю минуту видел Романа живым и здоровым.
— Он-то и дал мне лошадь, на которой я добрался сюда.
— В последний раз, когда я видел Романа, он стоял рядом с Дэниэлом, — подтвердил Изекиэл Скэггс.
И Китти с радостью ухватилась за надежду. Долгими ночами, когда женщины, заменив мужчин, стояли возле бойниц в ожидании атаки индейцев, она размышляла, как, оказывается, сильно его любит… всей душой, всем телом, всем разумом… Почему же она так поздно об этом догадалась?
Их родственная связь была сильнее и горячее текущей по жилам Романа крови, сильнее потребности, которую они почувствовали друг в друге в ту давнюю ночь в лесу. Их всегда связывали крепнущие с годами узы, и часть Китти неизменно принадлежала Роману — теперь она это знала точно!
