– Только не смей подставлять себя под пули! – резко сказал Адам. – Я запрещаю.
Друг его ответил чем-то похожим на смех, и Адаму стало сниться что-то совсем иное…
Мария никогда так славно не спала. Во сне ей было тепло и уютно, она чувствовала себя любимой, окруженной нежной заботой. Не сразу она поняла, что это не сон, а явь. Тревога пронзила ее, как только она вспомнила, что произошло между ней и Адамом накануне ночью. Она сошла с ума, если позволила ему так ее трогать! И все же она не могла жалеть о том, что испытала такое наслаждение. Она была развратной женщиной, именно такой, какой считала ее Сара.
С опасением она открыла глаза и обнаружила, что лежит на спине и Адам обнимает ее, а его пронзительные зеленые глаза смотрят на нее с ласковой заботой. Он действительно был потрясающе хорош собой, и в его сложении и лице было что-то экзотическое, необычное для этих краев. Если уж слишком придираться, то можно сказать, что волосы его не мешало бы постричь, но ей они нравились длинными. Она подняла руку и погладила темные шелковистые локоны.
– Доброе утро.
– Доброе утро, – ответил он. – Хорошо спала?
Улыбка его рассеяла ее опасения, связанные с ощущениями женщины, впервые в жизни проснувшейся в одной постели с мужчиной. В этом и состоит суть брака, как она теперь поняла, в этом ощущении близости, что связывает двух людей, живущих в своем собственном, только им принадлежащем раю. Соблазнительно. Опасно соблазнительно.
Удовольствие ее померкло при мысли о том, что другая женщина, возможно, знает его таким. Женщина, которая приходится ему не случайной любовницей, а законной и любимой женой.
У Марии при этой мысли свело живот. Впервые она от всей души пожелала, чтобы память Адама никогда не восстановилась. Тогда он остался бы с ней и был ей мужем до той поры, пока смерть не разлучила бы их.
В ужасе от безнравственности своего желания, она села в кровати и изобразила улыбку.
– Замечательно спала. А ты?
Он задумался.
– Я не думал, что засну, но заснул. И мне снился сон, хотя и не тот кошмар, что я видел раньше.
Бхану, свернувшаяся у них в ногах, подняла голову, после чего встала и, подобравшись к ним поближе, легла между ними. Хорошо. Чем больше между ними расстояние, тем лучше: Мария погладила висячие уши собаки и была вознаграждена счастливым собачьим вздохом.
– Что тебе снилось?
– Я видел несколько снов. В первом сне я ехал к другу, который потерял жену. То был очень грустный сон, но не кошмар. Затем мне снился сон, где я играл с двумя детьми: мальчиком и девочкой. Мальчик был примерно одних со мной лет, а девочка была младше, я думаю. У них обоих были зеленые глаза. Может, у меня есть брат и сестра?
Осторожно пробираясь между ложью и полуправдой, она сказала:
– Если у тебя и есть братья и сестры, ты о них мне не говорил.
– Может, они умерли? Не знаю. Тот сон связан с чувством утраты. – Покачав головой, он спустил ноги на пол. – У меня такое ощущение, словно я держу в руках целую пригоршню обломков мозаики, но панно такое большое, что я никогда не смогу сложить его целиком.
– Всему свое время, – сказала Мария. – Джулия говорит, что мозг – самая сложная часть организма. – Глядя на то, как Адам надевает халат и тапочки, Мария подумала о том, что лучшим для него будет все же восстановление памяти. Только хотелось бы, чтобы он оказался холостым и чтобы он простил ей обман. Тогда у них было бы будущее – но шансы, что все сложится именно так, казались ничтожными.
Однако она могла бы сполна наслаждаться тем временем, что подарит им судьба, сколько бы его у них ни осталось.
– Хочешь прокатиться верхом с утра?
– С удовольствием. – Он хитро улыбнулся. – А затем, моя леди, я начну обустраивать для тебя сад.
Гринок, Шотландия
После еще одного долгого дня, который каждый из них троих провел, решая свою задачу в рамках одного общего расследования, все трое встретились за ужином в отдельном кабинете гостиницы, ставшем временно их штаб-квартирой. Керкленд снял свой мокрый плащ и повесил его на стул, а на стол выложил длинный кожаный тубус.
Друзья уже ждали его. Рэндалл подбросил уголь в огонь.
– Будь неладна эта сырая шотландская погода, – сказал он и, хромая, вернулся к креслу, развернутому к камину. Больная нога страдала от сырости. Затянувшиеся поиски Эштона пагубно сказывались на его здоровье.
Керкленд усмехнулся:
– Погода что надо. Закаляет. Только хлюпики-англичане стали бы жаловаться. Кто-нибудь ужин заказал?
– Ужин скоро принесут, – ответил Уилл. – Ты что-нибудь узнал?
– Так, почти ничего. А как насчет вас двоих? – Керкленд взял из рук Уилла бокал с кларетом и сел в кресло перед камином, устало вытянув перед собой ноги.
– Другие инженеры, которых я пригласил для осмотра двигателя, – сказал Уилл, – согласились с Мактавишем. Залатанное отверстие в котле было проделано специально, чтобы разрушить корабль. И ни один настоящий инженер не станет так ремонтировать котел, потому что такой ремонт гарантированно приведет к взрыву. Но никому из нас не удалось выйти на след того, кто совершил диверсию.
– Такое мог сделать только человек, имеющий опыт инженерной работы, – сказал Керкленд, – и он должен был правильно рассчитать время, чтобы его самого не вычислили.
Уилл кивнул.
– Мы считаем, что он поднялся на борт в одну из ночей, когда бойлер уже доставили на корабль, но еще не смонтировали. Поскольку о таких проектах говорят чуть ли не в каждой таверне на берегу Клайда, умный человек легко может рассчитать, когда следует сделать свой ход. Если бы заплатку обнаружили раньше, аварии можно было бы избежать, но узнать, кто проделал дырку в котле и наскоро его залатал, не так легко. Риск быть пойманным с поличным весьма невелик. Тот негодяй все продумал. Рэндалл, ты разузнал что-нибудь о людях, которые работали на строительстве «Энтерпрайза»?
– Я опросил большинство этих людей. Все они – местные уважаемые жители, не имеющие мотивов для того, чтобы причинять вред чьему-нибудь судну, – ответил Рэндалл. – Вы знаете Эштона: он никогда не скупился, стараясь нанять на работу лучших специалистов. Все, кто на него работал, верили в то, что им повезло, поскольку они не только неплохо зарабатывали, но и приобретали бесценный опыт, знакомясь с новейшими достижениями инженерной мысли.
– Ты сказал, что опросил большую часть людей? – уточнил Керкленд, подлив себе еще кларету. – Выходит, были и те, которых тебе опросить не удалось?
– Один из тех, кто работал на строительстве судна, пропал, когда корабль затонул. Его зовут Шипли, – ответил Рэндалл. – Его принимали то ли за ирландца, то ли за жителя Лондона, но он был не из тех, кто много говорит. Никто не может сказать о нем ничего определенного, кроме того, что он был не слишком компанейским парнем, зато неплохим специалистом. У него на теле татуировки.
