Он остановился перекинуться парой слов с Уиллом, когда к ним вдруг подошла Давина.
— Вы были очень терпеливы с Эдвардом, — вполголоса пробормотала она.
Роб не имел ни малейшего желания разговаривать о капитане, тем более когда этот надоеда наконец-то оставил ее в покое, но не мог же он вести себя, словно капризный ребенок, верно?
— А почему это вас так удивляет?
Пожав плечами, Давина улыбнулась устроившемуся у костра Финну. Роб тоскливо вздохнул. «Когда же в последний раз она улыбалась мне?» — спросил он себя.
— Ну, мне просто показалось, что когда он болтает со мной, то вы чувствуете себя лишним… и злитесь за него.
— С какой стати? — буркнул Роб.
— Ну, я бы нисколько не удивилась, — вздохнула она, — ведь это действительно выглядело несколько невежливо… да и вы все это время кидались на всех, словно разъяренный медведь с занозой в лапе.
Роб обернулся, на лице его было написано веселое удивление, глаза смеялись.
— По-моему, вы сами только что отметили, насколько я был терпелив… Или я ослышался?
— Я просто хотела подлизаться к вам, — Давина послала ему ослепительную улыбку, — чтобы вернуть вам хорошее настроение.
Проклятие… Роб почувствовал себя большим, неуклюжим псом, который блаженно жмурится и виляет хвостом, стоит хозяйке небрежно почесать его за ухом. Но ему доставляло такое наслаждение любоваться ее улыбкой, что он готов был даже не обращать внимания на ехидный смешок Уилла.
— Я просто хотела сказать, — продолжала Давина, также приняв равнодушный вид, — что Эдварду вовсе не хотелось вас обидеть. Просто он уже так привык повсюду следовать за мной, что ему трудно смириться с вашим постоянным присутствием… да еще когда вы держитесь так, словно…
— Словно что? — с интересом спросил Роб.
— Словно я принадлежу вам, — с рассерженным видом брякнула Давина, но Роб мгновенно догадался, что это лишь для вида. — Потому что на самом деле это не так… на случай, если вы вдруг забыли.
Нет, он не забыл, в том-то вся и беда. Он хотел ее, это верно — да простит его Бог, если в этом есть его вина, — и уже устал бороться с собой.
Мысленно чертыхнувшись и тут же напомнив себе, что теперь ей придется опять бить поклоны, чтобы замолить этот грех, Давина вернулась к костру и уселась возле Финна. Она изо всех сил старалась смотреть на жарившегося на углях кролика, однако взгляд ее упорно возвращался к Робу. Святые угодники, поистине Эдвард играет с огнем. Этот человек опаснее раненого медведя. Зря она дразнит его. Роб, конечно, ни за что не признается, что невзлюбил Эдварда. Если неприязнь, которую он питает к Эдварду, распространится и на нее, со страхом подумала Давина, ничто не помешает ему бросить их обоих, а самому вернуться домой.
— Умоляю тебя, Господи, не дай ему это сделать! — взмолилась она.
— Не дай ему сделать что?
Невесть откуда взявшийся Эдвард протянул ей пригоршню ягод. Нежность в его голосе должна была утешить ее. Но не утешила. Наверное, нужно сказать ему, что только в объятиях Роба она чувствует себя в безопасности… Но как это сделать, чтобы не ранить его в самое сердце?
Не желая лгать, Давина молча приняла ягоды, которые он собрал для нее, и так же молча похлопала по земле, приглашая Эдварда устроиться рядом.
— Мне бы хотелось, чтобы ты попытался как-то наладить отношения с Робом. Пойми, он вовсе не собирается занять твое место.
В отличие от Роба, читать в душе которого было все равно что пытаться разгадать смысл китайских иероглифов, мысли Эдварда были написаны у него на лице.
— А он может занять мое место?
— Нет, конечно, но ведь он и не пытается это сделать. — Надеясь его убедить, Давина взяла Эдварда за руку. — По-моему, я ему даже не нравлюсь.
Во всяком случае, он никогда даже не пытался смотреть на нее такими же глазами, как Эдвард, чье сердце всегда было для нее открытой книгой.
— Вряд ли бы он стал менять свои планы ради кого-то, кто ему не нравится, — с горьким смешком возразил Эдвард.
— Это не совсем так, — вздохнула Давина. — Роберт — благородный человек, который привык нести ответственность за тех, кто вверил ему свою судьбу. Вот и все. Кстати, Уилл сказал мне, что Роб — старший сын в семье, наследник и когда-нибудь станет предводителем клана. Он уже сейчас чувствует обязанность защищать их всех. Поэтому он просто делает то, что привык делать, — так же, как и я.
— Похоже, вы разочарованы… или мне кажется? — стараясь не смотреть на нее, прошептал капитан.
— Не глупи, Эдвард. — Заметив, что Колин с Финном подозрительно покосились в их сторону, Давина понизила голос. — Ты же не хуже меня знаешь, что моя жизнь мне не принадлежит.
— Да. Конечно, знаю, — прошептал Эдвард, бросив украдкой взгляд на сидевшего по другую сторону костра Роба. — Только вот знает ли об этом он?
— Ему неизвестно, кто я такая, — пробормотала Давина, заметив, куда он смотрит. — Впрочем, не думаю, чтобы его это сильно интересовало. — Она грустно улыбнулась. — Странно, но из-за этого мне иногда кажется, что и мне это безразлично.
И о Боже, разве она сможет когда-нибудь объяснить Эдварду, как это чудесно — не думать об этом постоянно?
— Наверное, мне следовало ему рассказать, — вздохнула она, перехватив взгляд Эдварда. — Он не заслуживает, чтобы его обманывали. И еще мне очень хотелось бы сказать Финну, что он мой кузен.
— Вы не можете открыть им правду, — всполошился Эдвард, снова метнув тревожный взгляд на Роба, когда тот поднялся на ноги, намереваясь подойти к ним. — Неужели вы думаете, он согласится отвезти вас в Скай, зная, что тем самым он, возможно, заставит короля обрушить свой гнев на клан Макгрегоров, двинув на остров целую армию?
Вот оно, то, чего она больше всего боялась и о чем не хотела даже думать!
— Он прав, миледи. Скай, возможно, единственное место на земле, где для вас безопасно, — поспешно пробормотал Эдвард — Не забывайте, кто вы.
Давина поспешно опустила глаза. Она готова была отдать все на свете, лишь бы навсегда забыть об этом. Больше всего ей хотелось быть обычной девушкой, а не законной дочерью Якова Йоркского, и, стало быть, наследницей трона трех королевств.
Джон Генри Фрэзьер с ухмылкой подставил жене щеку для поцелуя, после чего вновь принялся пересчитывать лежавшие на ладони медяки.
— Тридцать три… — Он озадаченно сдвинул густые брови. — Или тридцать четыре?
— Двадцать девять, — развязывая фартук перед тем, как подняться в спальню, невозмутимо бросила через плечо жена.
