Чевиот подошел к ней и начал нетерпеливо расстегивать ее маленький жакет. Его лицо загорелось от страсти, которой она уже страшилась.
– Вы восхитительное существо, – прошептал он. – Жаль только, что ледышка.
Она не шелохнулась. У нее не хватало духа бороться, да и какая польза от борьбы? Она была его женой и должна выполнять свои обязанности. Флер всегда сознавала свои обязанности в этой жизни, так ее воспитала мать.
– Вы не могли бы сказать хоть слово благодарности за все, что я сделал для вас? – сурово спросил Чевиот, глядя на нее своими черными сердитыми глазами.
– Я благодарю вас, – сказала она тихим голосом. Взбешенный, он оттолкнул ее с такой силой, что она не удержалась и упала. Она спокойно лежала на коврике из шкуры белого медведя, смяв фиалки и спрятав свое лицо в согнутую руку, но не плакала.
Два месяца спустя, прохладным и дождливым ноябрьским утром, Флер взбиралась по винтовой лестнице, ведущей в мастерскую Певерила. Несмотря на свою молодость, поднималась она медленно, так как до сих пор не могла преодолеть усталость, которая поразила ее тело и дух после выхода замуж за Чевиота.
Сейчас она чувствовала себя немного лучше обычного, поскольку барона не было дома. В прошлый выходной день у него произошла крупная ссора со своим старшим егерем из-за какого-то инцидента во время охоты в Кедлингтоне, на которую съехались многие важные господа. После этого Чевиот уехал в Лондон в плохом настроении, которое теперь стало для него привычным. Флер знала, что там он будет проводить время в клубах, играя в карты или ужиная с любовницами. Она не сомневалась, что у него есть любовницы, да он и сам говорил об этом, чтобы еще больше унизить ее.
– Мужчина не может жить с холодной, как кусок льда, женщиной, – сказал он однажды вечером. – Я смогу легко найти привлекательных женщин, которые посчитают меня обворожительным любовником.
Флер ничего не ответила: она всегда молчала, когда ее оскорбляли. Это исключительное терпение и отрешенность перед лицом страданий раздражали его больше всего.
Всего один раз он пробормотал извинение, когда после особенно неприятной сцены между ними она не выдержала и, глядя прямо ему в лицо, выкрикнула:
– О Боже! Придет день, когда духи моих любимых родителей восстанут из сырых могил, чтобы преследовать вас. Ваши ужасные поступки не останутся безнаказанными, увидите!
Она заметила, как он отпрянул от нее, поскольку был суеверен.
После одной или двух недель, в течение которых Флер пыталась привыкнуть к новой жизни в Кедлингтоне, она дала согласие позировать молодому художнику. Она часто встречала его в доме или во время прогулок и всегда останавливалась, чтобы поговорить с ним. Ее привлекали в нем исключительная доброта и какое-то мальчишеское чувство собственного достоинства. Он был, пожалуй, единственным обитателем этого дома, к которому она могла испытывать симпатию и уважение. В целом ей не нравились домочадцы барона. А управляющая была ее врагом, причем самым неприятным.
Фоуби уже давно была заменена француженкой лет за тридцать по имени Одетта. С острыми чертами лица и злым языком она была совсем не похожа на приятных, с материнским типом лица женщин, которых нанимали на работу в Пилларсе. Однако Одетта оказалась искусной швеей и очень хорошо следила за гардеробом Флер. Чевиоту понравилось это, и Одетта осталась. Очень сильно досаждало Флер то обстоятельство, что муж часто заставлял ее менять наряды. Она с горечью осознавала, что одевалась как игрушка, и это забавляло Чевиота.
Ей не нравился не только муж, но и все его друзья. Приходило много гостей и иногда даже матери семейств с молодыми дочерьми, которые, возможно, были приятными собеседницами и высокоуважаемыми женщинами в обществе. Но матери, казалось, боялись барона (и правильно делали, говорила про себя Флер с иронией): как похотливо смотрел он на их непорочных дочерей! Поэтому хорошие соседи были редкими гостями в Кедлингтоне, а некоторые вообще не приходили. Несчастная молодая хозяйка смогла найти только одного скромного друга: художника Певерила.
Она с нетерпением ждала сеанса позирования, во время которого художник рисовал ее портрет. В эти дни они непринужденно беседовали и находили друг в друге много общего, эти два молодых существа, которые были почти одного возраста. Она много узнала о его прежней жизни, полной лишений и борьбы. Его обширные знания поразили ее: он был образованным человеком, поэтом и художником.
За два последних месяца, в течение которых осень постепенно переходила в зиму и погода вынуждала Флер оставаться дома, были моменты, когда ей казалось странным, что она могла жить без общения с Певерилом.
В это утро Флер запыхалась больше обычного, когда достигла верхней части башенки, в которой находилась мастерская.
Она, как и Певерил, находила в этой мастерской уединение, укрытие от остального мира. В своих же комнатах она задыхалась от великолепия, которым окружил ее Чевиот.
Певерил услышал ее медленные легкие шаги, быстро подошел к двери и открыл ее. Когда он наблюдал за Флер, преодолевающей последние ступеньки, в его глазах было такое выражение, будто он смотрел на священное изображение.
За свои девятнадцать лет молодой художник еще не испытывал более сильного восторга, чем тот, который он ощущал при виде прекрасной молодой баронессы. В не меньшей степени было и его уважение к ней.
Однако если ее восторженность омрачалась невыносимой печалью, то к его чувствам примешивались страдания любви.
Когда она подошла к нему, он низко поклонился и коснулся губами ее тонкой протянутой руки. Именно такой она нравилась ему больше всего: в простой одежде, в которой он писал красками ее портрет. Флер была одета в широкое платье из голубого бархата, без украшений. Ее темно-синие глаза были прекрасны. Казалось, что ей не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Перламутровый оттенок кожи и розовый цвет губ были прекрасным творением природы. Трепетное чувство восторга не раз охватывало молодого человека во время работы над портретом.
Однажды утром барон сказал Певерилу:
– Сделай так, чтобы на портрете моя жена выглядела веселой. Не должно быть и намека на слезы. Женщины плачут очень много и слишком часто!
Певерил рассказал об этом Флер и с ужасом услышал горький смешок. Она сказала:
– Нарисуйте меня, Певерил, такой, какой вы видите. Настоящий художник может воспроизвести только то, что видит своим проницательным взглядом.
Однако он боялся, что Чевиоту это не понравится и просил не смотреть на картину до окончания работы.
Певерил повел Флер в свою мастерскую, где она села в кресло с высокой спинкой, в котором всегда позировала.
