Когда приближавшийся фургон появился из-за зарослей кустарника, индеец так и впился в него взглядом. Он даже рассмотрел внутри, под парусиновым тентом, какие-то сундуки и мешки. Однако более, чем нажива, его заинтересовал кучер, оказавшийся женщиной, судя по шляпке, пышной юбке и по тому, как осторожно она держала вожжи.
Тоховаи не улыбнулся. Напротив, стиснул челюсти, понимая, что это позволит ему и его людям сквитаться со Стюартом Эганом за его надменность, ненавистную надменность бледнолицего. Эган нагнал страху на многих, но не на Тоховаи из племени куахади. Собираясь в рейд, тот знал, что это может стоить ему жизни. Ну и что же? Умереть отмщенным сладостно. Глаза индейца сверкнули между устрашающих мазков синей боевой раскраски.
Он думал о том, что глупец Эган, конечно, решил, что они ушли на север, на свои земли. Тоховаи и его люди с величайшим искусством замели свои настоящие следы, возвращаясь к южной границе земель Эгана. И они ждали, терпеливо ждали, пока представится возможность наказать бледнолицего. Возможно, скоро по этой дороге пройдет обоз с провизией, и тогда…
Тоховаи ни минуты не сомневался в успехе. Гигантское ранчо с многочисленными обитателями требует регулярных поставок припасов. Вождь с нетерпением ждал той минуты, когда обрушит всю свою ненависть на того, кто однажды нанес ему страшный удар. Рейд Эгана на земли команчей стоил жизни многим, в том числе семье Тоховаи.
Разумеется, команчи первыми атаковали ранчо, ну и что с того? Любой белый, чья нога ступала по землям, некогда принадлежавшим индейцам, считался врагом и потенциальной жертвой. Сначала то были испанцы, теперь американцы, но суть не изменилась. И тем, и другим здесь не место, и это понимали и команчи, и кайова, народ столь же многочисленный и воинственный, обитающий в западной части Техаса.
Глядя на медленно приближающийся фургон, Тоховаи спросил себя, что заставило женщину, совсем одну, пуститься в дорогу. Скорее всего у нее был спутник, но в пути его убили или ранили, что случалось у бледнолицых нередко. Кто знает, не за помощью ли едет она сейчас к Эгану. Впрочем, не все ли ему равно? Главное, что теперь и женщина, и фургон его законная добыча.
И вот тут подобие улыбки впервые тронуло сжатые губы Тоховаи. Он заберет все припасы, насладится нежной бледнолицей, а ее бездыханное тело оставит Эгану в виде послания. Проклятый бледнолицый не нанесет ответный удар: кроме самого Тоховаи и группы отборных воинов, все команчи откочевали далеко к северу. Они уже вне пределов досягаемости. Тоховаи даст хороший урок Эгану – без всякой борьбы и не рискуя жизнью. А весной команчи повторят рейд – и так будет до тех пор, пока белый не сдастся и не покинет эти земли.
В одиночестве Присцилла чувствовала себя вдвойне ответственной за упряжку, и пальцы ее ныли от чрезмерных усилий. Однако она гордилась тем, что впервые хорошо справляется с чем-то на пограничных землях. Девушка видела, что мулы послушно подчиняются ее движениям и твердым окрикам, значит, она не напрасно надеется, что сумеет найти свое место в стране, поначалу столь пугавшей ее.
В какой-то момент взгляд ее скользнул по револьверу, лежавшему рядом на передке фургона. Никогда в жизни Присцилле не приходилось прикасаться к оружию. Как тяжел и неудобен даже этот небольшой револьвер! Девушке впервые пришло в голову, что умение владеть оружием, возможно, одно из качеств, необходимых для обитателей Техаса. И Присцилла решила попросить Брендона дать ей урок стрельбы, предварительно накормив его повкуснее, тем самым сделав более уступчивым.
Потом она отвлеклась от этих мыслей и огляделась, на сей раз не без удовольствия. Местность снова изменилась. Пологие холмы были покрыты пышной растительностью, а среди прочего мескитом, чапаралем и кактусами. По берегам речушек росли пекановые деревья, а на склонах холмов виднелись целые рощи приземистых дубов. Поймав себя на том, что ищет взглядом знакомую фигуру на вороном коне, Присцилла вздохнула. Вокруг было полное безлюдье; фургон ехал вперед, оставляя за собой облачко пыли, и, кроме стука колес, тишину нарушал лишь крик ястреба высоко в поднебесье. Птица казалась угольно-черной в ослепительном сиянии безжалостного техасского солнца.
Впереди показался участок дороги, изрядно размытый дождями. На сей раз овраг был не так глубок, но все же дорога стала неровной, и на одной из выбоин фургон так подбросило, что револьвер свалился с сиденья под ноги Присцилле. Она в страхе замерла, ожидая самопроизвольного выстрела, но ничего такого не последовало, и девушка успокоилась… Увы, ненадолго.
Уже в следующую минуту она услышала странные и разнообразные звуки: пронзительно-высокие, отрывистые и лающие и еще какие-то, напоминающие вой. Раздавались они одновременно и сопровождались топотом копыт многих лошадей. Присцилла быстро повернулась вправо – и кровь заледенела у нее в жилах. К ней стремительно приближалась группа людей на неоседланных мустангах.
Индейцы! Боже милостивый!
Их тела, обнаженные до пояса и блестящие от жира, были покрыты боевой раскраской. Столь страшного зрелища Присцилла не видела и в ночных кошмарах. Издавая свои ужасные крики, они неслись вперед. Пришпоривая диких скакунов коленями, индейцы держали в руках натянутые луки. Кое-кто зажимал в зубах ножи.
С криком ужаса Присцилла изо всех сих хлестнула мулов.
Животные тут же рванулись вперед. Их бег все убыстрялся, пока не превратился в сумасшедшую скачку. Однако леденящие кровь вопли и стук копыт неумолимо приближались. Преодолевая страх, сознавая, что от нее уже почти ничего не зависит, и с трудом удерживая вожжи одной рукой, девушка начала шарить другой в поисках револьвера. При этом она старалась не потерять равновесия и не вылететь из фургона.
Искать оружие пришлось долго, во всяком случае, так ей показалось. Наконец пальцы коснулись рукоятки, и Присцилла вцепилась в нее изо всех сил. В тот же момент она невольно расслабила руку, державшую вожжи, и выпустила правую веревку. Несколько мгновений казалось, что веревка запутается в колесе, но она, упав на землю, потянулась за фургоном. Вот-вот ставшая бесполезной вожжа зацепится за что-то, и тогда…
– Боже, Боже!.. – шептала Присцилла в полной растерянности, едва удерживаясь на передке, поскольку фургон швыряло из стороны в сторону.
Револьвер, зажатый в руке, казался такой непомерной тяжестью, что она едва приподняла его. Однако Присцилла все же направила дуло в небо и надавила на курок. Тот не поддавался, словно был единым целым с корпусом.
«Почему ничего не получается? – в отчаянии спрашивала себя девушка. – Неужели оружие пострадало при падении? Но оно не может быть столь ненадежным! Скорее уж, как и во всем, за что бы я ни принималась здесь, мне попросту не хватает знаний и сноровки.
