Тетушка Астрид не находила себе места, она очень беспокоилась о Клотильде, которой приходилось рожать первого ребенка так далеко от родного дома, и, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, с головой ушла в подготовку бракосочетания Анжелы.
Эта свадьба обещала стать кульминационным пунктом в общественной жизни, и не только из-за высокого титула Филиппа или его родственных связей с самим мэром. Весь Новый Орлеан был крайне заинтригован предстоящим событием, так как своевольная наследница Роже наконец согласилась надеть на себя ярмо брачных уз. Мужчины сплетничали об этом за чашкой кофе на бирже, а женщины судачили, прикрываясь веерами, на званых вечерах, рассказывая занимательную историю, которую адвокат Анжелы, не сумев преодолеть соблазна, поведал своему другу месье Дюбонне, который в свою очередь сообщил об этом своему лучшему другу. Эта история, само собой разумеется, была из разряда таких, которые никак нельзя было бы утаить, и вскоре весь город очень этим развлекался.
До оглашения намерения вступить в брак Анжела Роже настояла, чтобы Филипп де ля Эглиз в письменной форме отрекся от прав на ее собственность.
— Не может быть!
— Ее адвокат сообщил мадемуазель Роже, что этот документ превратится в пустую бумажку, если дело об этом будет передано в суд, на что она возразила, подчеркивая, что на карту поставлена честь маркиза.
— Ну а маркиз? Что он думает по этому поводу? Ведь он эмигрант, далеко не богатый человек.
— Говорят, он был взбешен, но бумагу все же подписал.
— Вероятно, он просто опьянен от любви к этой женщине!
— Он был не первым, кто постучал к ней в дверь, но он оказался первым, кому она ее открыла.
— Но какой ценой!
В конце концов эти сплетни достигли ушей его родственника мэра города. В это время уже начали появляться пасквили. Так как газеты эмигрантов из Вест-Индии печатали только новости, доставляемые на кораблях из Франции и Испании, эти забавные памфлеты расклеивались на уличных углах, на стенах торговых лавок или на столбах заборов, окружающих дома или сады. Когда мэр обратил внимание Филиппа на эти листовки, тот впал в ярость.
— Какой негодяй этот адвокат! Я намерен вызвать его на дуэль.
— На шпагах? — мягко спросил мэр, пододвигая к себе нюхательный табак.
— На пистолетах. На чем угодно, пусть выбирает сам. Вы согласитесь быть моим секундантом?
Взяв, как обычно, щепотку табака, мэр сказал:
— Обязательно. Но мне его жаль, так как он далеко не идеальный для вас противник, к тому же здесь не только его вина.
— Чья же еще?
Мэр не мог сдержать улыбки.
— Ты можешь себе представить, чтобы кто-то промолчал, если разговор заходит о такой женщине, как Анжела Роже? — Он, поцеловав свои пальцы, вытаращил глаза, имитируя якобы охвативший его любовный экстаз.
Филипп весь побагровел, и на какое-то мгновение над его родственником нависла опасность физического воздействия. Но удара не последовало. Филипп, резко повернувшись, позвал слугу. Приказав оседлать лошадь, он вскоре выехал из дома, чтобы лично осмотреть эти гнусные листки. Но ему было вполне достаточно ознакомиться лишь с одним. Это был грубый сатирический рисунок, на котором была изображена Анжела в бриджах, сидящая по-мужски верхом на лошади!
Через минуту он опрометью скакал по направлению к "Колдовству". Чем больше он думал об этих оскорбительных памфлетах, тем больше гневался. Когда он подъехал к поместью, то был просто вне себя. Соскочив с лошади — это был один из меринов мэра, — он бросил поводья Жулю, проигнорировав его "доброе утро!".
Взбегая по лестнице на галерею, Филипп чуть было не сбил с ног Минетт, эту милую девочку-рабыню, которая, неожиданно выскочив из-за угла, резко остановилась. Затаив дыхание она крикнула:
— Доброе утро! — Увидав злобное выражение у него на лице, она, широко раскрыв глаза, выпалила: — Вы чем-то рассержены, мики?
— Но не на тебя, дитя, — Филипп старался овладеть собой.
Он, сделав глубокий вздох, втянул в легкие как можно больше воздуха, не обращая внимание на его сладковатый тростниковый привкус.
— Где твоя госпожа?
В эту минуту дверь открыл Дюваль, который, увидев Минетт, весь скривился и кивком головы отослал ее назад, на кухню. За спиной дворецкого появилась Анжела в костюме для верховой езды. Она бросила кнут слуге и сказала Дювалю, что он может идти. Потом она протянула руки к Филиппу, ее красивое лицо вспыхнуло от удовольствия.
— Какой приятный сюрприз! Ты приехал, чтобы посмотреть, как измельчают тростник… — начала было она.
— Я только что столкнулся с неприятным сюрпризом! — огрызнулся он, и только сейчас она заметила, что он весь побледнел от гнева.
— Что случилось?
— Я стал посмешищем для всего города. Ты этого хотела?
— О чем ты говоришь, Филипп?
— Мэру стало известно из нескольких источников о твоем требовании подписать бумагу о моем отказе от прав на твою собственность. Все это находят весьма забавным.
— Мой адвокат никогда не сделает достоянием общественности мои частные дела, он этого не посмеет! — задыхаясь от возмущения, сказала она.
— Не посмеет? Если ты так думаешь, то ты просто дура!
Она вся напряглась.
— Или он рассказал об этом своей жене-сплетнице, — разъяренно продолжал Филипп, — либо об этом проболтался кому-то на бирже его стряпчий. Кто знает? В любом случае теперь из-за твоего упрямого стремления к независимости надо мной потешается весь город.
— А я думала, что ты любишь меня как раз за мой независимый характер. — У нее на лице выступили красные пятна.
— Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? На каждом фонарном столбе расклеены вульгарные памфлеты и все смеются, — в глазах у него сейчас бушевала такая же гроза, как тогда, в первый день их встречи, когда он грубо схватил ее и тряс за то, что он назвал безрассудной гонкой.
— Значит, тебя, "принца крови", напугал смех толпы? — глядя ему прямо в глаза, с презрением отчетливо произнесла Анжела.
— Я не напуган, я просто взбешен! — заорал он, подойдя к ней так близко, что, казалось, она ощущала, как вибрируют от гнева его нервы. — Что же прикажешь мне делать? Вызывать на дуэль весь город? Из-за тебя я оказался в таком позорном положении. И все это из-за твоего ко мне недоверия, а ты утверждаешь, что любишь меня!
Сердце ее сильно стучало в груди, его ритм был похож на ритм отчаянного, дикого танца, но она продолжала упорно смотреть в глаза Филиппа.
— Чего ты хочешь, Филипп? Расторгнуть нашу помолвку? — Она побледнела, а все ее тело напряглось, словно в ожидании удара.
