— Прошу прощенья… — раздался от дверей голос Никиты. — Если не выехать сейчас же, опоздаем.
— О, Господи! — Анна взглянула на большие напольные часы в зале — их стрелки приближались к заветному часу. — Как я могла забыть! У меня же прослушивание!
— Я провожу вас, — Репнин смущенно поднялся, стараясь избегать укоряющего взгляда Никиты. — Сергей Степанович мне дядя, и я смогу убедить его, что вашей вины в опоздании нет.
И, хотя они действительно выехали тотчас, с дорогой им не повезло. После весеннего паводка, который в том году выдался поздним и бурным, мостовые в столице местами настолько пришли в негодность, что их усердно принялись менять. И предсказать, на каком именно участке в этот день станут перекладывать булыжник, было невозможно. И поэтому карета, управляемая Никитой, несколько раз упиралась в развороченную мостовую, отчего приходилось искать объезды и снова гнать лошадей.
Анна уже не обращала внимания на тряску — она лишь сожалела, что не умеет летать. А так бы расправила крылья и — полетела, и никаких тебе улиц и городовых. Репнин тоже нервничал, он видел, как Анна ломает тонкие пальцы в кружевных перчатках, и корил себя за неосмотрительность. Он понимал, что увлекся, и что это может стать причиной, способной расстроить лучшие мечты Анны, лишить ее смысла жизни. Но — что сделано, то сделано, и в глубине души Репнин был счастлив, что получил возможность этой краткой и эфемерной близости с той, что покорила его сердце. А прослушивание… Да плевать на это прослушивание — сорвется это, будет следующее! Любовь эгоистична — вдруг вспомнил Репнин высказывание кого-то из классиков, и ему стало неловко. Он принялся успокаивать встревоженную Анну, но она, по-видимому, плохо слушала его — все ее мысли и все существо были устремлены куда-то вперед, и все просила кучера:
— Погоняй, Никитушка, милый, поспешай, друг мой!
Но они все-таки опоздали. В кабинете Оболенского в Дирекции они застали только его помощника — немолодого мужчину в пенсне, озабоченно корпевшего над какими-то бумагами.
— Господин директор ждал вас, сколько мог, — покачал он головой в ответ на подписанное Оболенским письмо, которое ему протянула Анна. — Его ожидали в другом месте, и Сергей Степанович не мог задерживаться в Дирекции долее.
— А где мы могли бы его найти? — пытался исправить положение Репнин.
— Сожалею, но господин директор не давал мне распоряжений информировать кого бы то ни было о его разъездах, — чиновник поднялся из-за стола, давая понять, что этим заявлением его помощь и ограничится. — Прошу извинить меня, но у меня работа.
— Я князь Михаил Репнин, племянник Сергея Степановича, и я прошу вас немедленно сообщить мне, где я могу найти сейчас же господина директора!
— Простите, Бога ради, я не знал, — засуетился чиновник. — Но я действительно не могу сказать вам, где он — я просто не в курсе его перемещений.
— Очень жаль! — огорчился Репнин. Его «козырь» не сработал — скорее всего, дядя не хотел, чтобы ему мешали. — Что ж, я постараюсь застать его дома.
— Как вам будет угодно, — чиновник раболепно поклонился Репнину и чуть заметно Анне — девушка, конечно, весьма собою недурна, но таких ему довелось в этом кабинете повидать немало.
— Я думаю, мне удастся уговорить дядю устроить вам прослушивание в другой день, — ободряюще сказал Репнин Анне, когда они вышли из дирекции. — Вы не можете из-за меня потерять свой шанс стать звездой Императорского театра!
— Жизнь научила меня быть терпеливой, — сдержанно сказала Анна, хотя еле сдерживала слезы из-за этого нежданного поворота судьбы.
А может, это плата за нечаянную и неравную любовь? И сбывается проклятье Владимира Корфа? Анна вздохнула.
— Я виноват, я причинил вам боль… — проговорил Репнин.
— Нет-нет, пожалуй, все даже к лучшему, — успокоила его Анна. — Я сейчас не могу сосредоточиться на выступлении. Только и думаю — как там Иван Иванович? Когда я уезжала, он чувствовал себя неважно. Я, как можно скорее, отправлюсь обратно в поместье.
— Так скоро? — воскликнул Репнин, подавая ей руку — они садились в карету.
— У меня дурные предчувствия, — тихо отозвалась Анна.
— Уверен, это только настроение! — сказал Репнин, усаживаясь в карету напротив нее. — Все образуется и разъяснится.
— Поехали, что ли, барин? — спросил Никита и, получив утвердительный кивок Репнина, слегка взнуздал лошадей.
Те очнулись и тронулись. На этот раз ехали не спеша по обводной дороге вдоль каналов.
— Мне хочется кое в чем признаться вам, — нарушил молчание Репнин. — Когда мы опаздывали с вами на прослушивание и ехали по этой ужасной дороге, помните? Я подумал: не знаю, чем закончится этот день, но он, безусловно — самый счастливый в моей жизни.
— Я бы хотела ответить вам с той же определенностью, — промолвила Анна, — но, кажется, я слишком устала. Все эти переживания последних дней…
— Обещаю вам добиться для вас новой встречи с дядюшкой! — горячо сказал Репнин.
— Благодарю вас… — кивнула Анна.
— Можно ли мне навестить вас в Двугорском? — с волнением в голосе спросил Репнин.
— Я еще никуда не уехала! — улыбнулась Анна.
— А я уже скучаю, — тоном провинившегося мальчика проговорил Репнин. — И мне не терпится загладить свою вину перед вами!
— Но вы ни в чем не виноваты передо мной!
— Из-за меня вы опоздали на прослушивание, — настаивал Репнин.
— Я тоже не безгрешна — я сама слишком увлеклась нашей репетицией…
— Так вы не жалеете? — с надеждой в голосе воскликнул Репнин.
— Я сожалею лишь о том, что это было так кратко, так мимолетно! — не поднимая глаз, призналась Анна.
— Для вас я готов на все — даже остановить ход времени! — Репнин взял руку Анны в свою и осторожно прикоснулся к ней губами.
* * *
Утром он снова пытался понять — существовал ли тот сладостный сон, в котором он целовал Анну, и она отвечала ему взаимностью? Вчера, вернувшись от Оболенского, он проводил девушку до дверей ее комнаты и попрощался с той нежностью, которая говорила сама за себя. Он боялся более потревожить ее, он ее боготворил. И сейчас только и думал о том, как пройдет их сегодняшняя встреча.
Заслышав звуки рояля, доносившиеся из гостиной, Михаил быстро оделся и стремительно вышел в залу.
За роялем сидела его сестра и наигрывала столь любимый им романс «Сей поцелуй, дарованный тобой…»
— Наташа?! — удивился Репнин. — А где Анна?
— Это и есть твое «доброе утро»? — не очень вежливо спросила сестра.
