– Как вы смеете так разговаривать со мной? – Энрике повысил голос. – Я – человек, имеющий право не снимать шляпу перед самим королем!
– Тем не менее в свое время вас тоже сожрут черви, – заметил Армандо и позвал: – Химена!
Индианка появилась так быстро, как будто ждала за дверью. В ее взоре Энрике уловил тайную насмешку и содрогнулся от гнева. Сколько еще презренных и в то же время опасных существ скрывается в этом доме?!
– Химена, позови Николаса.
Инквизитор сжал кулаки. Если у проклятого полукровки недостало сил убить этого человека, то пусть хотя бы вышвырнет его за калитку!
– Моего сына нет дома.
– Тогда, – Армандо помедлил, – пригласи сюда… Паолу.
Инквизитора вполне устраивало лишенное плотских утех существование аскета, мало интересовала материальная сторона жизни. Армандо давно отказался от мысли снискать подлинную любовь Господа; данные им обеты имели чисто практическое назначение. Единственное, чего он желал, – это сделаться неотъемлемой частью жизни Паолы. Когда в его дом явился Энрике Вальдес, Армандо внезапно решил, что больше не стоит тешить себя обманами. Пришла пора узнать, чего он сумел добиться за эти годы.
Девушка тихо вошла, ее лицо было бледным и строгим, она выглядела испуганной и поникшей.
Энрике натянуто улыбнулся, но она не знала, отвечать или нет на его улыбку в присутствии отца, и опустила ресницы.
– Паола, – в голосе Армандо звучала настораживающая торжественность, – этот сеньор, которого ты, без сомнения, хорошо знаешь, пришел для того, чтобы сделать нам выгодное предложение. Он хочет взять тебя в дом в качестве официальной любовницы и заплатить мне за это. Ты будешь хорошо обеспечена даже в том случае, если надоешь ему и он велит тебе убираться на все четыре стороны. Твои дети никогда не получат его титула, но они будут наделены правом подбирать объедки, оставленные законными отпрысками. Это жестоко, но справедливо.
Когда Армандо закончил говорить, Паола повернулась к Энрике и посмотрела на него так, как могла бы посмотреть на яркое, чистое небо, которое внезапно затянулось тяжелыми, грозовыми тучами.
– Это правда?
– Мое предложение звучало по-другому, я объяснился другими словами.
– Слова могут быть разными, все дело в сути, – заметил Армандо.
Энрике поспешно заговорил, но это уже не имело значения. Яркие краски, которыми он пытался расцветить будущее Паолы, казались линялыми, обещания были шиты белыми нитками, и то, что он пытался выставить благородством, звучало как оскорбление. На фоне этих жалких уверений в любви и преданности слова Армандо обретали небывалый смысл и вес.
– Покинутая и брошенная, будешь ли ты счастлива? – произнес инквизитор, поднимаясь с места. – Выбранная тобой дорога замыкается в кольцо. Придет день, и ты вновь вернешься сюда, но не полная мечтаний и сил, а разочарованная и разбитая.
– Я никуда не уйду! – с дрожью в голосе воскликнула девушка. – Я останусь с вами, отец!
Когда она произнесла эти слова, Армандо показалось, будто из его сердца вытащили длинную стальную иглу.
Губы Энрике задергались. Он резко повернулся и вышел за дверь. Немного помедлив, Паола бросилась следом. Армандо не пытался ее удерживать. Он знал, что победа на его стороне.
Выбежав в сад, девушка схватила возлюбленного за рукав. Нехотя повернувшись, он посмотрел на нее холодно и жестко.
На глазах Паолы выступили слезы.
– Почему ты не сказал мне правду?!
– А ты? Почему ты молчала о том, что твой «отец» служит в инквизиции?!
– Я не знала, что это имеет значение.
– Я тоже не знал, что значат для тебя пустые формальности. Я думал, главное для тебя – это любовь.
В его голосе звучала искренняя горечь, но Паола ничего не ответила. В этот миг она постигла, нет, не безжалостную правоту Армандо, а нечто другое, куда более страшное: несмотря на видимое слияние мыслей, желаний и чувств, они никогда по-настоящему не поймут один другого, не смогут до конца открыться друг другу, распахнуть настежь двери души, обнажить сердца. Они были разными и шли по жизни различными путями, неспособными пересечься в чем-то важном и главном.
Паола медленно разжала пальцы и отпустила Энрике. Когда он ушел, она закрыла лицо руками и разрыдалась. А молодому человеку, оказавшемуся за воротами, почудилось, будто он только что покинул заброшенный склеп или вырвался из мрачных застенков.
Спустя некоторое время девушка почувствовала, что ей необходимо с кем-то поговорить, найти утешение и поддержку. Она инстинктивно вцепилась пальцами в индейский амулет и тут же вспомнила о Ниоле. Он способен ее понять, что бы она ни сотворила и как бы жестоко ни ошибалась.
Паола знала, какой дорогой он обычно возвращается домой, и поспешила навстречу. Ниол, ее Ниол, который в детстве вместе с ней хоронил умершую ласточку и при этом мужественно сдерживал слезы, тогда как она плакала в три ручья. Который нес ее на руках, когда она разбивала коленку. Который осторожно и нежно дул на ее руку, когда она однажды обожгла себе пальцы. Он дал ей свой амулет и подарил свое понимание окружающего мира.
Вскоре она увидела юношу, однако он был не один. Рядом с ним шла девушка в пестром цыганском наряде, и он обнимал ее за талию. Они шли, слегка пошатываясь, как пьяные, и время от времени целовались, никого не стесняясь и ни от кого не таясь.
Девушке почудилось, будто земля ходит под ней ходуном, а деревья качаются, как от порывов ветра. Невыносимая боль сжала ей горло. Паола едва удержалась на ногах и нашла в себе силы повернуть обратно. Она двигалась осторожно, словно была слепой или несла на голове кувшин с водой.
У Ниола есть женщина! На глазах Паолы пала единственная крепость, которую она считала несокрушимой.
Проведя бессонную ночь, Паола отправилась в сад, когда солнце еще не взошло. На ветвях деревьев повисли клочья тумана, не тронутая ветерком трава молчала и не гнулась. Пейзаж застыл, словно на полотне художника; в бледном, полупрозрачном пространстве небес тихо таяли последние звезды, птицы замерли, готовые расправить крылья в радостном утреннем полете.
Паола вспомнила слова Энрике: «Почему ты не сказала, что твой отец служит в инквизиции?!» Потому что она, выросшая в этом заколдованном саду, не думала о том, что на свете существуют разочарования, кровь и смерть. Потому что не знала, как бывает, когда сердце щемит от дикого отчаяния, от сознания страшной потери.
Погруженная в свои невеселые мысли, девушка не заметила, как кто-то взял ее холодные узкие ладони в свои, теплые и сильные.
– Что случилось?
Этот голос мог принадлежать только одному человеку, но этот человек больше не принадлежал ей.
