Приступ ревности был глубоким и болезненным. Эри попыталась отделаться от него – у нее нет права ревновать. Нет права чувствовать негодование по отношению к женщине, которой она даже не видела. Любит ли он Хестер? Нравится ли ему лежать с ней рядом? Неожиданно щеки Эри увлажнились. Она вытерла их, перевернулась на живот и попыталась думать о том, как это будет увлекательно и замечательно – жить рядом с океаном. Как хорошо будет иметь свой собственный дом. И мужа.
Ее замужество с Причардом будет счастливым, как у мамы с папой. И однажды они с Бартоломью будут вместе. Так предназначено самой судьбой, она была уверена в этом. И все-таки она не могла избавиться от уныния, поселившегося в ее душе, и чем сильнее она старалась, тем хуже у нее получалось.
Внизу, в большой кровати Апхема, Бартоломью слушал, как она ворочается наверху, и думал о том, что причина беспокойства у них обоих может быть одинаковой. Господь свидетель, лечение было достаточно простым. Тело Бартоломью находилось в болезненной готовности, и он желал ее более чем страстно. Осознание того, что именно эта фантазия никогда не станет явью, наполнило его горечью, какой он уже давно не испытывал.
Сначала Бартоломью подумал, что шум означал всего лишь возвращение Джона и Оливии домой. И только сладкое жаркое ощущении Эри, свернувшейся калачиком и тесно прижавшейся к нему, подсказало ему, что это все ему лишь снится. Потом дьявол в черном стал преследовать Эрию, на чужом языке требуя возмездия за ее грехи.
Бартоломью мчался сквозь ночь, пытаясь спасти ее, он заблудился в тумане – таком молочно-белом и осязаемом! Потом он ощутил холод, прикосновение льда к его обнаженной коже. Возник Джон, улыбающийся и рассуждающий о коровах и дорогах, которые смывает река. Внезапно дьявол в черном исчез, а Эри нигде не было видно. Бартоломью очнулся в своей кровати, покрытый потом, с бешено колотящимся сердцем. Он огляделся. Все казалось обычным, если не считать какого-то скребущего звука, как будто кто-то очищал сапоги от грязи о металлическую пластинку, которую Джон приделал к деревянным ступенькам за дверью.
Там кто-то был.
Бартоломью с усилием стряхнул с себя сонную одурь. Он уже не спал, но по-прежнему чувствовал опасность. Опасность для Эри. Ее дядя: мог ли он выследить ее и здесь? Не пытался ли Ксенос забрать ее с собой? Ноги Бартоломью запутались в одеяле, когда он попытался выпрыгнуть из постели. Он должен остановить Ксеноса. Он не мог позволить, чтобы Эри у него похитили. Ксеносу сначала придется убить его.
Щеколда зашевелилась – ее кто-то приподнимал снаружи. Сквозняк обдал Бартоломью холодным дыханием, пока он выбирался из теплой постели. Незваный гость открывал дверь. Страх сотнями иголочек впился в кожу Бартоломью. Он схватил первое, что попалось под руку, и стремительно кинулся к двери, едва не упав при этом.
Деревянная дверь распахнулась внутрь, и в дом вошла сопровождаемая ледяным ветром фигура, закутанная в плащ, в руках у человека был фонарь. Бартоломью поднял свое оружие и приготовился обрушить его на голову злоумышленника.
Затем капюшон плаща откинулся, и он обнаружил под ним Эри.
Она поставила едва теплящийся фонарь на стол и скинула плащ. В неярком свете ее волосы отливали золотом, а белый ночной халат казался почти желтым. Она ступила в круг света, чтобы повесить свою накидку. Свет, пронзавший тонкую ткань, обрисовал контуры ее фигуры во всех деталях, так что Бартоломью едва не задохнулся. Эри подняла голову.
– Бартоломью? Это вы? – свет едва достигал угла, где он прятался. Она подошла ближе. – Что вы делаете здесь, в потемках?
На смену его страху пришла злость. Прежде чем он успел спросить ее, почему, черт возьми, она бродит в одиночестве посреди ночи, она взглянула на его все еще поднятую руку.
– Почему вы держите свой сапог таким образом?
Ее взгляд скользнул ниже по его телу. Рот ее приоткрылся, и она замерла, шокированная. Бартоломью опустил руку и увидел, что он держал в руке сапог, смертельное оружие, которым собрался ее защищать. Затем в фокус его зрения попали его босые ноги, стоящие на чеканном полу, – и то, что было между ними.
Он был наг. Без одежды, и его достоинство слегка напряглось, как всегда бывало по утрам.
– Бартоломью! – снова выдохнула она. Ее взгляд метнулся вверх, чтобы на секунду встретиться с его глазами, и снова опустился на его обнаженное тело. – Это ваш половой орган? То, что вы вводите внутрь…
Она скользнула ближе, заставив его пульс биться чаще и вызвав прилив крови к его чреслам.
– Ох! – ее рука взлетела ко рту, когда она увидела, как его тело отреагировало на новый раздражитель. Она посмотрела ему в лицо. – Но у вас все не так, как у дикой утки.
Бартоломью хотелось засмеяться. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Ему хотелось подхватить ее и швырнуть на кровать. Но он не сделал ничего. Его тело словно окаменело.
Эри окинула взором его тело, начиная с широких плеч с буграми мускулов, темного ковра волос на груди, упругого живота и далее вниз, к тому месту, где смыкались его ноги. Он был красив, мужественно красив. Даже просто глядя на него, она почувствовала жар внутри своего тела. Один пальчик протянулся и робко потрогал шелковистую твердость. Та приподнялась, и она негромко вскрикнула от удивления, а затем снова потянулась к нему.
Резким движением Бартоломью хотел отбросить ее руку, но получилось обратное, и ее рука шлепнула его по тому же месту. Бартоломью застонал и отстранил ее, держа за руки.
– Это сладкая пытка, когда вы дотрагиваетесь до меня так, – сказал он, сморщившись от звука своего каркающего голоса.
– Но… – она попыталась высвободить свою руку, желая снова дотронуться до него, исследовать его жар, невероятно гладкую поверхность, силу и мощь, которую она чувствовала под упругой кожей.
– Нет, – сказал он. – Не двигайтесь, просто стойте на месте и позвольте мне перевести дух.
Ему нужно было вернуть себе власть над собой, над ситуацией. Это было все, о чем он только мог мечтать: пустой дом, он, она, только ее тоненький халат между двумя телами… и кровать, ожидающая поблизости. Его тело умоляло о действии. Его сознание требовало, чтобы он подождал. Надеясь, что дрожь не слышна в его голосе, он подтолкнул ее к лестнице на чердак:
– Поднимайтесь и ложитесь в постель, Эри. Я позабочусь о фонаре.
Одно мгновение она сопротивлялась:
– Бартоломью…
– Идите, мы поговорим завтра.
Эри не желала ждать до завтра. И она не хотела разговаривать. Ее тело горело, как в лихорадке, и было полно желаний, которые она не понимала. Ее тело страстно жаждало чего-то, но она не знала чего. Но она знала, что Бартоломью может объяснить. Интуитивно знала, что Бартоломью может снять ее возбуждение. Она попыталась прочесть выражение его лица в неясном свете. Его лицо было мрачным, напряженным, неприступным. Он выглядел так, как будто era мучила боль. Причиненная ею?
