— Что это с ней? — поинтересовался Гарт, придерживая дверь для Амалии, как только Сьюзен отошла достаточно далеко, чтобы их не слышать.
— Понятия не имею, — ответила Амалия. — Теперь вы можете оставить меня, сэр.
— Могу ли?
В его тоне послышался смех.
— Тут совершенно нет ничего смешного! — вспылила она, чуть не топнув ногой. — Сибилла видела, как вы выезжали сегодня утром. Более того, она знает, что у вас был ночной кошмар, и чуть не спросила меня, что вам приснилось.
Глаза его расширились, но затем он покачал головой:
— Я в это не верю. Она что, ведьма?
— Ну если и ведьма, то титулованная. Ее отец — сэр Малькольм Каверс.
— Что вы ей рассказали?
— Ни слова, потому что вмешалась леди Аверил. Но когда Изабелла велела мне пойти с вами, она посмотрела на меня весьма многозначительно.
— Изабелла?
— Нет, леди Сибилла, разумеется. В любом случае, ведьма она или нет, она видит то, чего другие не замечают, и, похоже, знает то, чего не знают другие. Впрочем, у нее доброе сердце.
Он ждал, подчеркнуто держа дверь открытой, пока она не вошла в дом. Но когда он повел ее через переднюю в холл, она запротестовала:
— Не могу поверить, будто Изабелла имела в виду, что вы должны оставаться со мной.
— Моя обязанность — защищать ее фрейлин, — надменно проговорил он.
— Возможно, это так. Но хотя ее рыцари имеют комнаты в доме…
— Бойд будет квартировать в дормере,[4] чтобы присматривать за мужчинами, которые спят и едят там.
— Как я говорила до того, как вы меня перебили, — произнесла она сквозь зубы, — комнаты мужчин расположены в северном крыле не напрасно, сэр. Рыцарям не полагается оставаться наедине с фрейлинами принцессы. Если никто не объяснил вам этого…
— У меня есть разрешение Изабеллы, — сказал он.
— Ее разрешение! С чего бы ей давать такое разрешение?
— Потому что я попросил.
Она нахмурилась и повернулась к нему. В большом зале, куда они пришли, никого не было.
— Вы не имели права просить ее о таком разрешении! — горячо возмутилась Амалия.
Глаза его сузились, и она осознала, что они здесь одни. Постаравшись придать голосу спокойствие, она произнесла:
— Должно быть, высказали ей не только о том, что просто хотите побыть наедине со мной.
— Я сказал ей, что уверен — вы знаете определенные детали, которые помогут прояснить интересующие ее вопросы.
— Единственное, что интересует Изабеллу в последнее время, — это правда о смерти Джеймса, — сказала Амалия, чувствуя, что спокойствие снова ускользает.
Он промолчал.
— Иисусе, что, по-вашему, я могу знать об этом? — возмутилась она. — Я слышала лишь то, что слышала сама Изабелла. На самом деле не так много, ведь я знаю только то, что Уот Скотт рассказал нам обеим.
— Чего хотел от вас Харальд Бойд?
— А при чем здесь это?
— Черт возьми, девушка, перестань противоречить всему, что я говорю, и просто отвечай на мои вопросы. Изабелла готова позволить этому разговору длиться целый день.
В животе у Амалии снова заурчало, громко и протестующе. Губы сэра Гарта дернулись, и он предложил:
— Давайте найдем что-нибудь поесть. Нам обоим будет гораздо удобнее, если мы сядем.
Она быстро отвернулась, желая предупредить его возможное намерение снова прикоснуться к ней, и направилась к столу на помосте. Белый хлеб в корзине, горшочки с маслом, айвовый джем и кувшин с водой — вот все, что осталось от завтрака.
Амалия могла бы отправить кого-нибудь принести говядины или лосося, но последнее, чего она хотела, — это видеть рядом слугу. И не думала, что сэр Гарт позволит кому-то из слуг околачиваться здесь. Если он дошел до того, что убедил Изабеллу разрешить этот допрос, значит, намерен получить ответы на свои вопросы без дальнейших проволочек.
Поэтому она разломила булку пополам, щедро намазала обе половины айвовым джемом и положила их на свежую салфетку.
Гарт придвинул корзину к себе, взял булку, оторвал кусок и густо намазал его маслом. Сунул в рот, прожевал и проглотил.
— Воды? — спросил он, когда Амалия села.
— Спасибо, — отозвалась она, наблюдая, как он наполняет кубки.
— Ну, — сказал он, садясь лицом к ней на табурет, — чего он хотел?
— Просто занудствовал, — пробормотала она.
Гарт подвинул горшочек с маслом и оторвал еще кусок булки.
— Значит, ему было недостаточно нагоняя, который он устроил главному конюху Изабеллы, — прокомментировал Гарт. — Он продолжал сетовать на ваше недостаточно надежное сопровождение.
— Да, — подтвердила она. — Занудствовал, как я и сказала.
Амалия взяла хлеб с джемом и стала с жадностью его есть.
— Он, кажется, обратил на ваше сопровождение неоправданно большое внимание. Такой, как он, вполне может увидеть в подобной прогулке куда больше, чем следует.
— Обычно вы выражаетесь более прямолинейно, — заметила она. — Не меняйте же сейчас своих привычек.
— Я предполагаю, он может попытаться этим воспользоваться, если вы имеете обыкновение совершать такие прогулки.
— Спасибо за вашу заботу, сэр! — фыркнула она, вздергивая подбородок. — Хотите узнать что-то еще?
— Вы же знаете, что да, — мягко отозвался он.
Она поморщилась:
— Это научит меня удерживаться от сарказма.
— По крайней мере скажите, узнали ли вы чей-нибудь голос? — попросил он.
— Сначала скажите, кто вас сюда послал.
— Лютый Арчи.
Она заморгала.
— Почему вы не ответили мне, когда я первый раз вас спросила?
— Я недостаточно хорошо вас знал. Изабелле известно, что меня послал Арчи, но большинству — нет. И я бы предпочел, чтобы пока что это так и оставалось.
— Что вы знаете обо мне сейчас, чего не знали тогда?
— Я знаю, что вы можете хранить тайну. Послушайте! — горячо продолжил он, опираясь локтями о стол и наклоняясь вперед. — Я прекрасно понимаю, что вам трудно мне доверять, но нам обоим нужно знать, кому мы можем верить, и, думаю, мы могли бы помочь друг другу.
— Как?
— Я уверен, что вы подслушали в доме настоятеля не просто невинный разговор между слугами.
— Я говорила вам, что это были не слуги.
— Тише, дайте мне закончить. Вы также сказали, что не расслышали, о чем они говорили. Я не верил в это тогда, не верю и теперь.
— Но…
— Если бы это было правдой, вы бы уже давно потеряли терпение и выразили презрение моему нескончаемому неверию. И если бы больше не было никаких подробностей, вам бы не пришлось решать, поведать их мне или нет. Таким образом, единственное, что связывает вам язык, — это ваше продолжающееся недоверие ко мне… или к мужчинам вообще. Но ведь вы и Изабелла ничего не сказали о том, что слышали.
