Я хотела сесть рядом с супругами, но возница, которого звали Дженнаро, решительным жестом велел мне лезть внутрь и откинул полог. Затем он указал на солнце, которое только начало заливать густые облака розоватым свечением. Туман скоро должен был смениться холодным дождем.
Я сдалась, согнулась в три погибели и забралась в повозку, половина которой была забита подушками, валиками и меховыми накидками. В оставшейся части стояли мой сундук и гроб, сколоченный из свежесрубленной душистой сосны.
Я упала коленями на подушки и обняла гроб, словно передо мной был сам Маттео, прижалась щекой к гладкому ошкуренному дереву и разразилась слезами. Конечно, я знала, что муж тоже поедет с нами, но не думала, что нам предстоит путешествовать бок о бок.
«Вероятно, мы скоро сможем вместе уехать во Флоренцию к моим друзьям».
Вдалеке раздался раскат грома, и туман внезапно сменился частым дождем. Возница прикрикнул на лошадей, повозка дрогнула и закачалась. Я крепко обнимала гроб, не поднимая головы, пока не услышала девичий голос и конское ржание. Я выглянула наружу из-за приоткрытого полога и увидела Катерину.
Она была босиком, в одной только шерстяной ночной рубашке, длинная коса металась из стороны в сторону, пока девушка бежала за повозкой. Я ошеломленно смотрела, как она машет руками.
Ее лицо кривилось от горя, когда Катерина выкрикивала мое имя:
— Дея! Дея!
Отчаяние и страх Катерины были непритворными, а крик таким пронзительным, что я зажала уши руками. Потом я задернула полог и снова вцепилась в гроб. Я рыдала до тех пор, пока расстояние и шум дождя не заглушили воплей Катерины.
Мы поехали по долине реки По на юго-восток и у Сан-Пьетро, перед тем как река начала извиваться, словно змея, переправились на другой берег бурного потока. С рассвета до заката я просидела в закрытой повозке рядом с сосновым гробом, держась за крышку так, словно это была рука Маттео. По временам дождь принимался оглушительно колотить в парусиновую крышу повозки, но под конец дня, когда мы миновали стены города Пьяченцы, совершенно прекратился. Я откинула полог и успела увидеть часть местности, именуемой Эмилия, ее холмы, поросшие виноградниками. После заката солнца мы не стали останавливаться, а ехали еще с полчаса, пока не оказались на постоялом дворе. К этому времени я промерзла до костей. В повозке стало так холодно, что я видела пар от собственного дыхания.
На постоялом дворе нашлась только одна свободная комната, поэтому единственный соломенный тюфяк достался мне, а вознице с женой, которая, как я успела выяснить, была совершенно глухой, пришлось положить подушки прямо на пол. Пожилые супруги заснули как убитые, поэтому я не стала гасить свечку и вынула из сундука бумаги Маттео. Я хотела переложить их в карман плаща, чтобы почитать завтра во время пути, но сон не шел. Поэтому я тут же погрузилась в сочинение древнего философа Ямвлиха[2] «О египетских мистериях».
Мне уже давно не приходилось читать. Латынью я занималась в последний раз четыре года назад, и многие места в тексте оказались неясными. Но то, что я поняла, меня испугало. Ямвлих толковал о языческих богах, духах, астрологии и о персональном демоне, имя которого можно узнать, изучив расположение звезд при рождении человека.
Хуже того, о предсказании будущего он говорил так: «В основе ворожбы лежат исступление или умственное расстройство, а также одержимость, явившаяся в результате болезни».
Я встревожилась и не стала читать дальше, но все равно убрала бумаги в карман плаща. Если Маттео считал данный предмет важным, то я обязана выяснить, почему это так.
На следующий день мы миновали Парму и очередные холмы с виноградниками, старательно возделанными на террасах, но в это время года пустынными и голыми. Почитать так и не удалось. Престарелая супруга возницы начала кашлять, и мне пришлось уложить ее в повозку рядом с Маттео. Сама же я пересела к старику и принялась любоваться возвышавшимися неподалеку Апеннинами, склоны которых поросли березой, орешником и дубом.
Этим вечером мы остановились где-то за Моденой. На этот раз мест на постоялом дворе хватало, и мне досталась отдельная комната. Я легла довольно поздно, поскольку читала Ямвлиха. Ближе к концу манускрипта между листами было вложено письмо на народной латыни, написанное той же рукой, что и перевод с древнегреческого на латынь, но не имеющее никакого отношения к содержанию трактата.
«Моему светочу», — было озаглавлено письмо.
Это связано с ритуалом, который я послал тебе в назидание, в надежде, что он, как и этот перевод Ямвлиха из Сирии, последователя нашего дорогого Платона, укрепит тебя в намерении двигаться дальше по пути воссоединения с Божеством.
Сам ритуал намного столетий старше обоих философов, но явно практиковался ими и их учениками. Цель этого действа — призвать персонального демона, как называли его греки. Нам же он известен под именем ангела-хранителя. Это есть тот божественный гений, который направляет нашу душу на пути единения с Творцом. Ибо Господа нельзя понять рассудком или через одно только размышление, но возможно уразуметь сердцем, если разбудить его ритуалом. Будучи язычником, Ямвлих не был благословлен знанием о Спасителе, и это сочинение в большой степени отражает его невежество, однако многое из данного трактата полезно нам и сегодня. Я твердо верю, что милость Господа распространяется и на язычников, чтобы даже те, кто не знал Христа, но отличался добротой, могли бы постичь Его через особые практики и обряды Нерожденного.
Ты спросишь, откуда нам знать, увенчался ли ритуал успехом? Обрати внимание, что Ямвлих говорит: «Появлению архангелов предшествует яркий свет».
Что касается самого ангела, тут мне нечего сказать, потому что у каждого человека он свой и любая душа должна пройти собственный путь к слиянию с божественным. Спасение одного не может быть тем же для другого. Поэтому крайне важно никому не рассказывать о том, что ты говоришь с ангелом. Иначе у тебя сложится ошибочное впечатление, будто бы только ты имеешь особенную связь с Божеством или же что уроки, предназначенные только для тебя, могут быть полезны другим.
Теперь о драгоценном содержимом мешочка. Сразу же после начала ритуала прими половину маленькой ложечки, не больше, горечь можно отбить с помощью вина. Внимательно следи, чтобы вещество не попало в руки профанов, не использовалось просто так. О нем тоже не следует рассказывать никому, а, напротив, хранить в строжайшей тайне.
Пусть этот обряд, переданный нам древними, дарует тебе великое знание о Том, Кто создал нас всех.
