– И надолго ты уезжаешь? – бесстрастным голосом спросила она.
– На два года. Как правило, офицеров посылают служить в дальние колонии именно на такой срок. Если вдруг ты поймешь, что не можешь больше ждать, я готов взять обратно обручальное кольцо. Подумай хорошенько. Никто тебя не осудит за это. Не каждая девушка способна на подвиг…
Издевательский тон Алекса окончательно переполнил чашу ее терпения. Не обращая внимания на протянутую руку Алекса, вероятно и впрямь ожидавшего, что она может тотчас же вернуть ему кольцо, Джудит воскликнула:
– О нет, Алекс, тебе не удастся так легко расторгнуть эту помолвку! Уж если ты позволил своему отцу навязать тебе эту женитьбу, то я должна хранить тебе верность! Единственное условие, при котором я верну кольцо, – это если ты сам заявишь о своем отказе. В этом случае я буду свободна от данного мною слова! – Она выдержала короткую паузу и добавила: – Не думаю, что у тебя хватит смелости пойти на это: сэр Четсворт страшен в гневе, не так ли? Сила характера вряд ли является одной из твоих добродетелей.
Резко развернувшись, она прошла мимо Алекса и направилась в ярко освещенный зал, под сводами которого еще не успели стихнуть аккорды первого вальса – они пробыли наедине всего несколько минут… Танцующие пары расплывались у нее перед глазами, но ей было все равно. Она знала, что следовавший в нескольких шагах за ней Алекс настолько поглощен открывшейся перед ним перспективой свободы, что не обратит ни малейшего внимания на блестевшие на ее ресницах слезы…
Отплытие большого лайнера всегда вызывает в душах провожающих ни с чем не сравнимые чувства, в то время как для тех, кто стоит на палубе, наблюдая за поднятием трапа, все выглядит несколько по-другому. Последние поглощены ожиданием чего-то нового, неизвестного, и туманная перспектива грядущих событий в некоторой мере компенсирует боль разрыва и расставания. Поезд быстро набирает ход; лошади переходят на стремительный галоп при первом же ударе хлыста. Кораблю спешить некуда: он нарочито медленно отдаляется от причала, как бы давая возможность друзьям, родственникам, влюбленным, остающимся по разные стороны от постепенно расширяющейся полосы воды, вдоволь наглядеться друг на друга. Звучит музыка, воют сирены, реют на ветру вымпелы, и толпы взволнованных провожающих долго-долго машут руками вслед удаляющемуся кораблю, пока он не превратится в маленькое пятнышко и не скроется где-то за горизонтом.
Джудит сразу же решила, что присутствовать при отправлении Даунширского стрелкового полка в Дурбан окажется выше ее сил; но все же в тот пасмурный январский день она, как и многие другие англичанки – жены, матери, сестры, поехала в саутгемптонский порт, чтобы еще раз увидеть любимое лицо.
Уже в порту Джудит пожалела о том, что приехала сюда: если бы она осталась в Лондоне, расставание с Алексом было бы, наверное, не столь болезненным… Над причалами неслись звуки военной музыки. Казалось, сам воздух Саутгемптона был напоен духом воинской доблести и славы. Джудит впервые в своей жизни увидела длинные колонны солдат, маршировавших по пирсу, сгибаясь под тяжестью амуниции. Никогда раньше не задумывалась она о том, что военная служба—еще и тяжелый труд… При виде ящиков с боеприпасами, коробок с медикаментами, зловеще поблескивавших ружейных стволов и лошадей, которых с трудом загоняли в трюмы, ее охватили мрачные предчувствия. Жуткий скрежет лебедок, ржание коней, крики офицеров и ругань матросов сливались в одну зловещую музыку, еще более усугубляя ее тревогу.
Офицеры недовольно осматривали личную амуницию и принадлежавших им строевых скакунов; сержанты охрипшими голосами выкрикивали команды, перемежая приказы отборной бранью; солдаты кое-как перебирались с берега на борт корабля, понуро думая о том, что если бы сейчас их оставили в покое и не морочили голову противоречащими друг другу командами, они давно бы уже завершили погрузку.
Чуть поодаль, на пирсе, солдаты в шинелях с наигранной бравадой прижимали к себе плачущих жен и шутливо выдавали подзатыльники испуганным детишкам, изо всех сил стараясь скрыть, что самим им тоже хочется плакать… Как трудно бывает иногда оставаться «настоящим мужчиной!» Матери крепко держали за руки своих розовощеких сыновей, словно удивляясь, когда же успели их мальчики вырасти. Солдаты смущенно старались не смотреть в глаза матерям, разрываясь между желанием казаться суровыми взрослыми мужчинами и нахлынувшими на них чувствами.
Сержанты с нарочитым спокойствием давали последние наказы своим супругам и детишкам и, крепко обняв их на прощание, отходили к краю пирса, молодцевато покручивая усы и глядя в сторону моря, чтобы родные не заметили, что и у них в глазах стоят слезы.
Офицеры и их дамы стояли немного в стороне от общей сутолоки. Мужчины, как и ожидалось, держались стоически; дамы улыбались, стараясь, по мере сил, сделать расставание не столь тяжелым, но их глаза все равно выдавали те чувства, которые не позволяло выставлять напоказ аристократическое воспитание.
Джудит было не по себе. Толпы людей в военной форме, ружья, лошади; громко стучащие башмаки, грубые звуки приказов; женщины с белыми как мел лицами, напуганные детишки, не способные понять, почему папы вдруг себя так странно ведут, – все это наводило на мысли о чем-то страшном и жестоком; но именно об этом ей меньше всего хотелось думать… Джудит изо всех сил старалась убедить себя, что эти люди отправляются не на войну. «Ну конечно, все они обязательно вернутся домой», – убеждала она себя. Ведь о возможности войны в Южной Африке говорят уже так много лет подряд – со времен того самого конфликта с бурами, который произошел в тысяча восемьсот восьмидесятом… Ну и что же?! Ведь за все эти годы война так и не вспыхнула – какие же есть основания опасаться ее сейчас? Просто-напросто Даунширский стрелковый отправлялся на два года в заморские владения – что же в этом страшного? И все-таки в этом прощании была слышна какая-то нота отчаяния, которую каждый пытался заглушить.
Поначалу она даже не пыталась найти в этой толпе своего жениха. Со дня новогоднего бала ей довелось увидеться с Алексом всего один раз – на прощальном обеде, устроенном сэром Четсвортом в его лондонском особняке. Атмосфера того вечера была весьма натянутой. Алекс был напряжен и оскорбительно равнодушен. Джудит поняла, что в этот момент лучше к нему не подходить. Она раскаивалась в том, что не смогла сдержаться в ту новогоднюю ночь и наговорила ему столько лишнего. Тотчас же после этого разговора в каминной гостиной Алекс возвратился в танцевальный зал, где откровенно флиртовал со всеми своими партнершами по танцам, не пропуская при этом ни одной возможности опорожнить лишний бокал шампанского… Когда большие часы пробили двенадцать раз, ознаменовав наступление нового, тысяча восемьсот девяносто девятого года, все кавалеры – следуя традиции – поцеловали своих дам. Алекс последовал примеру остальных. Джудит замерла в его объятиях, а он, саркастически улыбнувшись, бросил:
