Розамунда вытянула шею, выжидая, когда всадник въедет в полосу света. Кто-то выступил из тени. Наверняка это слуга: вот он попридержал голову коня, потом передал поводья. Жеребец был до того велик, что всаднику пришлось пригнуться, чтобы не задеть арку ворот. Сердце новобрачной заныло – она была уверена, что это ее муж. И через несколько мгновений ее подозрения подтвердились: до ее ушей донесся знакомый голос. Он всего лишь пожелал слуге спокойной ночи, но Розамунде было достаточно и этих двух слов.
Всадник направил коня вброд через ров, наполненный водой. Она распознала бы его и в целой толпе точно так же одетых странников, пришпоривающих точно таких же коней. «Что заставило его покинуть замок в столь поздний час, пренебрегши декабрьским морозом? Мчаться куда-то в свадебную ночь?» – с горечью спрашивала она себя. По всему, он очень торопился: Розамунда слышала по топоту копыт, как безжалостно он гнал своего коня. А что, если он торопится к другой женщине? От страшной догадки замерло, а потом мучительно заныло сердце. Оттого и поехал вброд, чтобы не поднимать часовых у подъемного моста. Для таких оказий у него имелся верный слуга, – видать, не впервой помогает своему хозяину уехать незамеченным. Однако от всех глаз не укроешься, а особенно от глаз жены!
И Розамунда снова заплакала: от ярости и боли. Окаянный! А она-то думала, что все у них сладилось. Нет, слишком много ей выпало за эти два дня… Душевные силы Розамунды были на исходе. Она вспомнила, с каким страхом ожидала разоблачения и кары за утерянную невинность, и ее одолел безудержный хохот. Не иначе, совсем потеряла после истории с маской голову – тряслась, как какая дурочка. И чего тряслась? Генри и не рассчитывал на ее невинность – которой и быть не могло после той ночи. Любая девушка, втрое ее глупее, сразу бы все смекнула. Ладно бы только это, от большого своего умишка она почему-то возомнила, что столь могущественный и богатый лорд может быть верным мужем. Ведь на себе же успела испытать его нрав… Хранить верность женщине не в его привычках, тем более жене, которой он дорожит не более, чем породистым скакуном. Что она, в самом деле, себе напридумывала? Однако злость на себя ничуть не умаляла боли, которую причинило ей отрезвление.
Розамунда, понурившись, побрела к постели, прекрасно понимая, что ей едва ли удастся что-то изменить. Откинув одеяло, она тут же уперлась взглядом в кровавое пятно и принялась горячо благодарить своего ангела-хранителя, надоумившего Генри принять меры предосторожности. Теперь ее никто не уличит в бесчестии. Даже такой мудрец и провидец, как сэр Исмей. Ее судьба решена. Но что эта судьба припасла для нее дальше, Розамунда не знала. Знала только, что, хотя Провидение было милостиво к ней, самая заветная ее мечта еще не сбылась. Да, теперь она не мужичка, а богатая и знатная дама, но ей так недостает любви и преданности…
Лежа на роскошном брачном ложе, Розамунда долго рыдала, оплакивая свою любовь, которую так чудесно нашла и так скоро потеряла, так незаметно и заснула – в слезах.
Лунные блики, точно обломки льда, посверкивали на траве перед поместьем. Бланш сквозь щелку в ставнях неотрывно смотрела на извилистую дорогу, но там не было ни души. А она ждала, несколько часов уже ждала гостя. Но конский топот никак не вторгался в тишь этой ясной лунной ночи. Беспокойство леди Бланш нарастало, и она все крепче стискивала зубы и кулаки. Гнев закипал все яростнее, и, наконец дав ему волю, она простонала:
– Ну погоди, Генри, ты еще заплатишь за сегодняшнее мое унижение, Господом клянусь.
Она, чуть потопав затекшими от долгого выстаивания у окна ногами, направилась к очагу и, затаив дыхание, стала вглядываться в потрескивающие искрами головни, горевшие совсем слабо. Однако, прежде чем положить свежих дров, она достала с полочки над очагом шкатулку и, отсыпав какого-то порошка, бросила на головни: пламя вспыхнуло с новой силой, языки его были теперь причудливо окрашены, и, прежде чем они опали, гадальщица успела разглядеть в их неверных очертаниях мужскую фигуру – меж двух женских… потом пляшущие всполохи явили ей падающую корону, какую-то яростную сечу – много крови… война!
Она в ужасе отвернулась, не желая знать, что огонь напророчит дальше. Такие гадания часто тревожат душу, а от вызванных ими боли и страха черная магия уберечь не может… Тут она услышала слабый перестук – он приближался: конские копыта выбивали дробь на твердой, прихваченной морозом дороге. Наконец-то…
Бланш кинулась к двери, позабыв про гнев и обиду. Она пышнее взбила блестящие рыжие кудри, кокетливо напустив несколько локонов на белые плечи, остальные же убрала под пурпурный бархатный тюрбан. Уолтер привез когда-то похожий из Святой Земли, и так он ей тогда приглянулся, что она объявила, что теперь будет ходить только в тюрбанах. В ту пору муженек Бланш исполнял любые ее прихоти и повелел изготовить ей целую дюжину – из лучших тканей. Особенно она любила тюрбан из черного бархата, расшитый звездами и полумесяцами… обычно надевала его, когда ей приходила охота погадать.
– Уж не чаяла тебя дождаться, дорогой, – проворковала она, подпустив в голос соблазнительной хрипотцы.
– Я изрядно продрог. – Он подошел к очагу и потянул носом, ибо уловил знакомый запах «магического» порошка. Значит, Бланш опять надумала потешиться ведьминскими своими забавами.
– И что же уготовано нам в будущем? – спросил он, обнимая ее за плечи и довольно равнодушно их поглаживая.
– Какая-то неразбериха. Не знаю, как и толковать. – Она погладила холодную щеку, на которой успела отрасти щетина. – Теперь ты человек женатый, – продолжила она, невероятным усилием воли пытаясь не выдать свое смятение. – Ну и как все прошло? Ты доволен?
Генри отпрянул, досадливо дернув плечом:
– О Господи, промерз до самых костей. Чем ты можешь меня отогреть?
Грациозными шажками Бланш просеменила к стоявшему у стенки столику и, взяв блюдо, стала раскладывать на нем мясо, хлеб и розовое песочное печенье. А еще у нее был припасен крепкий эль. Поблагодарив за угощение, он устроился с подносом на скамье и жадно принялся есть. Подождав, когда он насытится, Бланш опять принялась вызнавать:
– Ну а теперь ты ответишь на мой вопрос? – Она отхлебнула эля и прищуренными глазами стала смотреть на блестящий оловянный ободок своей кружки.
– Все как положено. Только теперь несколько месяцев придется запасать провиант: кладовые подчищены не хуже, чем после королевского визита.
– Я не о провианте, – сухо заметила она. – Я про твою девицу спрашиваю.
Померещилось ей? Или он и в самом деле отвел глаза?
