Опираясь на трость, он прошел в гостиную и достал из ящика серебряный кубок. Наполнив совершенный сосуд совершенным напитком, он сел в кресло у камина, надеясь вином смыть горечь разочарования.
Он был так близко к тому, о чем так мечтал, но все, как песок, просочилось сквозь пальцы.
В чем он ошибся? Мисс Рэйфорд, казалось, была полностью согласна с его планом. А потом взяла и сбежала — подумать только! — с каким-то скрипачом. Как она собирается с ним жить, интересно? Будет ждать его одинокими вечерами, когда он будет играть на балах, на которые ее никогда не пригласят? Будет переезжать с ним из города в город и кормить вшей на постоялых дворах?
Такую жизнь она предпочла ему? Вероятно, мисс сошла с ума.
— Грант?
Он поднял глаза и увидел стоявшего в дверях гостиной отца.
— Ты позволишь присоединиться к тебе? Я знаю, у тебя был тяжелый день и тебе сейчас надо побыть одному, но я хочу сказать тебе пару слов.
Грант встал и жестом пригласил герцога Синклера войти. Он достал еще один кубок, вытер с него ниточки ветоши и наполнил кларетом чашу в форме колокола.
— Прекрасный кубок.
— Вам он понравится еще больше, когда вы выпьете из него кларета.
Герцог Синклер сделал глоток, и губы его растянулись в улыбке.
— Тебе всегда нравилось все самое лучшее.
— Эти кубки должны были стать свадебным подарком для моей жены. С двумя пришлось расстаться, чтобы оплатить долги, но у меня просто не было другого выхода.
— Я слышал, ты заложил свой перстень. Знаю, как ты им дорожил.
Грант почувствовал, что краснеет.
— У меня не было выбора.
— Ты мог продать подсвечники, мог продать этот ковер. У тебя был выбор.
— Не мог. Гостиная и столовая — единственные места, где братья и сестра могут принимать гостей. Это последние места, в которых еще сохранилось подобие уюта. — Он покачал головой. — А по перстню никто не будет скучать! Кроме меня. Я бы продал кубок, чтобы вернуть его, но перстень уже кто-то купил.
Отец достал из кармана небольшую кожаную сумочку и бросил ее Гранту. Тот растерянно посмотрел на мешочек.
— Открой. — Отец улыбался. — Когда я услышал, что перстень был продан, я послал своего человека к сыщикам с подробным его описанием. Они проверили каждый банк, каждого ювелира, каждого ростовщика в городе, и уже через три часа перстень был найден.
У Гранта все сжалось внутри. Он был до того растроган, что не знал, что говорить или делать.
— Мать хотела, чтобы этот перстень хранился у тебя. Я тоже этого хочу.
Дрожащими пальцами Грант вытряхнул перстень из мешочка себе на ладонь.
— Спасибо, отец. Вы даже не догадываетесь, насколько это для меня важно.
— Утром тебе нужно будет съездить на Ломбард-стрит в банк «Барклиз» и подписать кое-какие документы.
— Документы?
— О наследстве, сынок. Я возвращаю его тебе.
Грант оторопел. После всего, что он натворил, после того, как все пошло вкривь и вкось, отец поверил в его искупление?!
— Я… я не заслуживаю…
— Заслуживаешь. Ты изменился, Грант. И я горжусь тобой, горжусь тем, как ты относишься к своей семье.
Глаза Гранта увлажнились. Он потер их пальцами, желая скрыть слезы.
— Теперь я дам тебе покой. Сегодня был тяжелый день, нужно отдохнуть.
Отец потрепал его по плечу и ушел, оставив Гранта наедине с самим собой.
Грант смотрел в зеркало на паутинку красных прожилок в своих глазах. Ночью заснуть ему не удалось, и потому утром он решил первым выйти из дома.
Всю ночь он терзался мыслями, пытаясь понять, как сложится его жизнь теперь, после возвращения наследства, когда отпала необходимость думать о женитьбе. Он поехал на Ломбард-стрит и велел извозчику остановиться, как только заметил черного орла с распростертыми крыльями, — эмблему банка «Барклиз».
Ему навстречу вышел дородный господин с клочковатыми седыми бакенбардами, обрамляющими лицо, как капюшон плаща. Представившись мистером Тимблом, старшим кассиром, он провел Гранта в небольшую кабинку, где положил перед ним пачку документов, перо, чернильницу и пресс-папье. Грант тут же обмакнул перо в чернильницу.
— Не желаете ли сперва прочесть, что подписываете, лорд Грант? — Рука мистера Тимбла зависла над бумагами.
Грант осторожно отодвинул руку кассира.
— Я и так слишком долго ждал этой минуты.
— Хорошо, милорд.
Мистер Тимбл сел и прошелся пресс-папье по размашистой подписи Гранта, стремительно начертанной им.
Спустя какой-то час Грант вышел из банка, рассчитавшись со всеми кредиторами, кроме нескольких владельцев магазинов, с которыми хотел встретиться лично.
С сумкой, набитой деньгами, он отправился на Джермин-стрит к доброму ювелиру, чей кредит спас его семью от жестоких побоев, которым подвергся он сам.
— Вы все же пришли, лорд Грант. — Старик убежал в какую-то комнату и вернулся с четырьмя кубками. — Я подумал, что вы захотите снова их приобрести. Разумеется, я потребую их полную стоимость — две тысячи фунтов, — столько за них просили ваши родственники, плюс, само собой, десять процентов за аренду.
— Я заплатил три тысячи за дюжину и несколько ящиков кларета. Почему теперь так дорого?
— Я всего лишь прошу то, что заплатил за них вашему брату и вашей сестре, и добавляю небольшой процент за кредит.
— Сестре?
— Да, и ее очаровательной подруге.
Грант растерялся. Ни Присцилла, ни Фелисити не упоминали, что продавали кубки. Но… двух кубков не хватало.
Старик рассмеялся.
— Вижу, вы удивлены. Мое ремесло не ограничивается скупкой и продажей серебра, милорд. Я держу на плаву лондонскую экономику. Я предоставляю услуги обществу, спасаю выскочек… О, прошу прощения, лорд Грант, я хотел сказать, что помогаю представителям лучших родов Лондона, когда у них за душой не остается ни гроша. Я ростовщик.
— Но эти кубки так прекрасны!
— Да, качество изготовления высочайшее, но вся красота их раскрывается только в сочетании с моим особым кларетом. — Он подвинулся к Гранту. — Я говорил вам, что у меня осталось всего четыре ящика, но, если интересуетесь, я найду еще. Об этом необычном воздействии кларета я узнал совершенно случайно. Один мой знакомый винодел как-то рассказал мне, что из-за какого-то грибка, появившегося в тот год на винограде, весь урожай кларета получился неестественного цвета и вкуса. Оставшийся виноград он уничтожил, а готовый напиток продал мне по цене тары. Несколько лет я отдавал предпочтение именно этому вину и ни разу ничем не болел. Я знаю одно: когда я его пью, меня охватывает ощущение счастья и покоя. Мои клиенты, те, кого я угощаю своим кларетом, уверяют, что испытывают то же самое.
