На этом месте она многозначительно подмигнула.
Весь ужин Кейн сидел мрачный, как ночь, и обычный аппетит Кит куда-то подевался. Теперь не только приходится жить с воспоминанием о поцелуе и терпеть компанию майора, но и сознавать, что именно она заронила в голову мисс Долли зерно очередной безумной идеи. Мисс Долли, однако, не замечала напряженного молчания и без труда заполняла паузы: трещала о фрикасе, дальних родственниках и целительных свойствах ромашки, пока лицо Кейна не стало напоминать грозовое облако. Но сильнее всего на него подействовало предложение устроить после ужина вечер поэзии.
— Увы, мисс Калхоун, — вздохнул он. — Катарина Луиза привезла из Нью-Йорка секретные депеши. Боюсь, нам придется побеседовать с глазу на глаз. — Одна рыжеватая бровь взлетела вверх. — И немедленно!
Мисс Долли просияла:
— Ну разумеется, дорогой генерал. Больше ни слова. Я понимаю. Идите. А я посижу здесь и съем еще немного этого восхитительного имбирного кекса. Ах, мне не приходилось…
— Вы истинная патриотка, мадам, — заметил Кейн и, отодвинув стул, показал на дверь: — В библиотеку, Катарина Луиза!
— Я… э-э…
— Сейчас же!
— Поспеши, дорогая. Генерал — человек занятой. У него много дел.
— А будет еще больше, — подчеркнул Кейн,
Кит поднялась и проплыла мимо него. Прекрасно. Давно пора дать бой.
Библиотека «Райзен глори» осталась почти такой же, какой была много лет назад. Удобные стулья с продавленными кожаными сиденьями стояли по углам старого стола красного дерева.
Эта комната всегда была ее любимой, и Кит сразу возненавидела незнакомый хьюмидор, стоявший на столе, как и армейский «кольт», лежавший рядом в деревянной коробке. Но больше всего ее возмутил портрет Авраама Линкольна, висевший над камином на месте «Казни Иоанна Крестителя» — картины, которая была там, сколько она себя помнила.
Кейн уселся, положив ноги на столешницу. Поза была откровенно наглой, но Кит не позволила ему увидеть, как это ее раздражает. Днем, когда она была под вуалью, он обращался с ней как с женщиной. Теперь же по-прежнему видит в ней помощника конюха. Ничего, скоро поймет, что не так легко отринуть прошедшие годы.
— Я велел тебе оставаться в Нью-Йорке, — начал он.
— Именно велел, — буркнула она, делая вид, что рассматривает комнату. — Кстати, портрет мистера Линкольна здесь не на месте. Он оскорбляет память о моем отце.
— Судя по тому, что я слышал, твой отец сам ухитрился оскорбить память о себе.
— Верно. Но все же он мой отец и погиб смертью храбрых.
— В смерти нет ничего храброго, — бросил Кейн. Лицо его словно вмиг осунулось. — Итак, почему ты ослушалась моего приказа и уехала из Нью-Йорка?
— Потому что твои приказы были неразумны.
— Я не обязан объяснять свои мотивы.
— Это ты так думаешь. Я выполнила наш уговор, — выпалила Кит.
— Разве? В условия входило примерное поведение, — возразил он.
— Я закончила академию.
— Меня волнуют отнюдь не твои успехи в академии. — Не снимая ног со стола, он подался, вперед, вынул из ящика конверт и швырнул на столешницу. — Весьма интересное чтение, хотя я не показывал бы это человеку, легко впадающему в истерику.
Кит подняла письмо, развернула и задохнулась при виде подписи: Гамильтон Вудуард.
Мистер Кейн!
Считаю своей печальной обязанностью сообщить, что на прошлую Пасху, будучи гостьей в моем доме, ваша подопечная вела себя столь шокирующим образом, что я с трудом нахожу слова для ее поступка. Вечером, во время нашего ежегодного бала, Катарина Луиза пыталась бесстыдно соблазнить одного из моих партнеров. К счастью, я вовремя вмешался. Бедняга был потрясен. Он человек женатый, отец семейства, известный своими добрыми делами и благотворительностью. Ее разнузданное поведение заставляет опасаться, что она может быть поражена модной болезнью — нимфоманией…
Кит смяла бумагу и бросила на стол. Она понятия не имела, что такое нимфомания, но звучало это ужасно.
— Тут все ложь, от первого до последнего слова. Ты не можешь этому верить.
— У меня не сложилось определенного мнения. Поэтому я решил поговорить с тобой, когда приеду в Нью-Йорк в конце лета. Именно по этой причине я и просил тебя пока остаться в городе.
— У нас договор. Ты не имеешь права отступать от него только потому, что Гамильтон Вудуард осел.
— Осел?
— Именно, — подтвердила она, ощущая, как горят щеки.
— Хочешь сказать, что не имеешь привычки предлагать свою благосклонность?
— Хочу.
Его взгляд остановился на ее губах, вынуждая снова вспомнить о том, что было между ними всего несколько часов назад.
— Если письмо действительно лжет, — спокойно заметил он, — почему ты без всякого сопротивления упала в мои объятия? Чем ты объяснишь это? Или таковы твои представления о приличном поведении?
Как тут обороняться? Чем оправдать порыв, которого она сама не понимала? И знала лишь одно: нападение — лучший способ защиты. Поэтому и ринулась в атаку.
— Может, объясняться следует тебе? Или ты всегда набрасываешься на молодых женщин, которые приходят в твой дом?
— Набрасываюсь?
— Считай, что тебе повезло: я слишком устала и не сразу сообразила, в чем дело, — заявила она с самым надменным видом, какой только могла принять. — Иначе ты долго не смог бы разогнуться. Совсем как приятель мистера Вудуарда. Уж поверь, мой кулак познакомился бы с твоим брюхом.
Кейн поспешно спустил ноги на ковер.
— Ясно…
Он ей не верит?
— Странно, что тебя так заботит мое поведение, хотя свое собственное, по-видимому, вполне удовлетворяет, — прошипела она. — Забыл старую пословицу о соринке в чужом глазу?
— Это далеко не одно и то же. Ты женщина.
— Ах вот оно что! И в этом вся разница?
Кейн раздраженно поморщился:
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
— Тебе виднее. Как скажешь.
— Вот я и говорю, что ты немедленно едешь обратно в Нью-Йорк.
— А я говорю, что остаюсь!
— Не тебе решать!
К сожалению, это было чистой правдой, которую Кит боялась признать. Приходилось обороняться всеми средствами.
— Ты ведь хочешь сбыть меня с рук, верно? И отделаться от этого дурацкого опекунства?
— Больше, чем ты себе представляешь! — завопил Кейн.
— В таком случае позволь мне жить в «Райзен глори».
— Прости, не вижу связи.
Кит попыталась говорить спокойно и рассудительно:
— Видишь ли, есть несколько джентльменов, которые не прочь на мне жениться. Я прошу всего несколько недель, чтобы решить, кого лучше выбрать.
Лицо Кейна потемнело.
— Решишь в Нью-Йорке.
