– Мне все равно, главное, чтобы ты, наконец, оставил меня в покое.
– Я вряд ли оставлю тебя в покое, дорогая. Я с трепетом предвкушаю наши маленькие тет-а-тет. Почему я должен искать компанию где-то еще, когда у меня дома живет такая девица? Я все еще помню наш восхитительный поцелуй и с нетерпением ожидаю такого же в будущем.
– Не будет больше никаких поцелуев! И не называй меня девицей! – Она покраснела и попыталась высвободить руку.
Когда они вошли в кабинет, он ничего не сказал, лишь подумал: «Будет очень много поцелуев, милые глазки, уверяю тебя». И с самодовольной улыбкой на лице запер за собой дверь.
Нужда закона не знает.
Испанская пословица.
Элина наблюдала, как Рене раскладывает бумаги в аккуратные пачки. Хозяйственные счета в одну, письма в другую, частные документы в третью и так далее. Уже прошло больше трех часов. Он молча работал, а она просто сидела в жаркой тесной комнате, с каждой минутой все более раздражаясь. Он не позволял ей читать, не позволял вообще ничего делать, а только сидеть и наблюдать, как он педантично просматривает листы бумага и сортирует их. Он даже отказывался разговаривать с ней, и это молчание сводило ее с ума.
И хотя он уже дважды отказался от ее помощи, она снова спросила, не может ли чем-нибудь помочь, чтобы ускорить дело.
Он ответил не сразу, но повернулся к ней лицом. Потирая затекшую шею, Рене изучающе посмотрел на нее. Удовлетворение промелькнуло в его взгляде, когда он увидел, как она ерзает и вертится на стуле.
– Тебе наскучило смотреть на меня? – наконец спросил он. – Поверь мне, делать эту работу гораздо скучнее и утомительнее.
– Тогда позволь помочь тебе, – сказала Элина, готовая делать что угодно, только не сидеть, сложа руки. – С моей помощью ты закончишь быстрее. Ты уже добился своего, так что не имеет смысла продолжать в том же духе. Ведь я не хуже тебя умею раскладывать бумаги.
Его взгляд скользнул по ее рукам.
– Нет необходимости марать твои драгоценные ручки какими-то хозяйственными счетами. Побереги силы для не столь прозаического занятия.
Его многозначительный взгляд заставил ее покраснеть.
– Что бы ты там ни думал, – сказала она холодно, стараясь скрыть замешательство, – мой опыт не распространяется на «другие занятия». Обычно я приводила в порядок счета для мамы и хорошо разбираюсь в хозяйстве. Если я тебе помогу, мы сможем, наконец, покинуть эту омерзительную комнату.
Она не хотела признаться себе, но причина желания покинуть кабинет объяснялась той атмосферой чувственности, которая, казалось, воцарилась там с тех пор, как Бонанж поцеловал ее накануне. Многозначительные взгляды, которые он время от времени бросал на нее, лишь усугубляли положение. Он буквально раздевал ее глазами.
Жара тоже способствовала этой атмосфере. Локоны, выбившиеся из прически во время безумной скачки через поля, влажными прядями облепили ее лоб и шею, девушке было жарко, она вспотела, да и каждый его взгляд вгонял ее в краску. А это заставляло ее вспоминать, с какой готовностью она ответила на его поцелуй.
Судя по его улыбке, он догадывался, о чем она думает.
– Я разберусь с бумагами и без твоей помощи, милые глазки, – пробормотал он. – Ты уже и так достаточно натворила. Но кое-что ты можешь сделать.
– Например?
– Помассируй мне шею.
Скрестив руки на груди, она взглянула на него:
– Я не умею.
Его губы скривились в усмешке:
– Я тебя научу.
– Лучше я сделаю что-нибудь еще, – сказала она. И упрямо добавила: – Мне бы не хотелось способствовать улучшению твоего самочувствия.
Это заявление заставило его рассмеяться:
– Не сомневаюсь. Скорее ты поспособствовала бы его ухудшению.
Она вскинула подбородок.
– Ты совершенно прав.
– Понятно. – Веселые искорки заплясали в его глазах. – В таком случае я все же мог бы воспользоваться твоей помощью в сортировке бумаг при условии, что ты сядешь мне на, колени.
Она вскочила со стула.
– Ты… ты… Ты развратник! – выпалила она, наконец, вспомнив, что ее брат однажды охарактеризовал, таким образом, одного из их соседей. – Лучше быть жалкой рабыней в самой нищенской хижине Нового Орлеана, чем оказаться запертой здесь с тобой!
Веселье погасло в его глазах.
– Будь ты рабыней, не рассиживалась бы, не отдыхала. Носилась бы, выполняя приказания хозяина. У рабов нет выбора. У тебя есть. Только стремление завладеть деньгами моего усопшего зятя мешает тебе сделать правильный выбор: принять мое предложение – деньги в обмен на молчание.
– Прими я твое предложение, действительно стала бы рабыней, не смогла бы больше говорить правду. Стала бы рабыней той лжи, в которой вынуждена была бы жить.
Рене испытующе посмотрел на нее и с глубоким вздохом сказал:
– Вот, возьми. – Он отвернулся от нее и передал ей содержимое одного из ящиков. – Ты хотела помочь, не упусти свой шанс.
– Я передумала, – презрительно фыркнув, сказала она, довольная своей маленькой победой. – Лучше посижу и понаблюдаю за тобой.
– Не выводи меня из терпения, не то я запру тебя в спальне.
Ее решимость поколебалась. Она проглотила обиду и трясущимися руками взяла бумаги, едва сдерживая желание швырнуть их ему в лицо. По крайней мере, она вынудила его прекратить свои непристойные домогательства.
Все еще гневно щурясь, он объяснил, как ей следует сортировать документы. Она слушала внимательно, время от времени задавая вопросы. Пусть не думает, что она легкомысленная девица и ничего не смыслит в управлении хозяйством.
Некоторое время они работали молча, пока Элина не наткнулась на нечто, чего не заметила, роясь в его столе в первый раз. Черновой набросок женщины. Улыбающееся лицо, обрамленное локонами, было прекрасно. Кто она? Сестра Рене? Или одна из тех дамочек, о которых говорил Луи? Впервые Элина задумалась о женщинах в жизни Рене. Никто – ни Луи, ни Рене – ни разу не упоминал о жене, поэтому Элина предположила, что у Рене нет жены, по крайней мере, сейчас. На вид ему было за тридцать. Быть может, его жена умерла? Мало вероятно, Луи непременно упомянул бы об этом. Но он говорил только о любовницах.
Собирался ли Рене жениться, был ли обручен? Быть может, женщина на рисунке и есть его избранница? Или это та, которая кричала ему с балкона там, в доме Ванье?
Она подняла глаза и встретила пристальный взгляд Рене, в котором сквозило легкое любопытство.
– Я вижу, ты нашла единственный результат моей жалкой попытки научиться рисовать.
Она снова посмотрела на рисунок. Работа любителя, хотя на удивление, верно, передана радость жизни, переполнявшая женщину.
