– Вы привыкнете к ее шагу, мисс Ханна. Нужно научиться переносить свой вес на стремена и как бы приподымать себя, чтобы не столь сильно биться о седло. Делайте так, и верховая езда покажется вам такой же удобной, как сидение в старом кресле-качалке. – Джон отдал ей поводья. – Эту старую кобылу нельзя торопить – она пойдет своим шагом. Если вы захотите свернуть направо, натяните посильнее правый повод. Таким же способом можно повернуть налево.
В тот день и на следующий Джон не отходил от Ханны, а та познавала основы верховой езды. Обучалась она быстро, хотя ее раздражал медленный шаг старой кобылы. Больших усилий стоило заставить ее идти рысью. И конечно, в первые дни у Ханны все болело внизу.
Однако верховая езда давала ей возможность уходить из дома на два часа в день и отвлекала от мыслей о матери. Находясь в доме, Ханна разражалась слезами в самые неожиданные моменты.
На третий день Джон сказал:
– Я думаю, теперь вполне можно разрешить вам ездить самой, мисс Ханна. – Он улыбнулся. – При такой скорости даже если вы упадете, то не очень ушибетесь.
И Ханна начала исследовать поместье. Несколько раз она видела Малкольма Вернера, но он был слишком занят и не обращал на нее внимания. Было время уборки урожая и сушки табака. Ханну все это увлекало, она частенько спешивалась и наблюдала за работами, стоя на краю поля.
Она узнала, что желтоватый оттенок, в который окрашиваются табачные листья, говорит о том, что табак созрел. Этот оттенок появляется сначала на нижних листьях. Еще она узнала, что по мере созревания листья становятся толще и на ощупь напоминают кожу. Вернер и Генри, надсмотрщик, все время были на полях. Они обходили посадки ряд за рядом, переворачивая листья, скручивая их в пальцах. Готовые листья складываются с треском и больше не распрямляются. Кое-где табак созревал неравномерно, и Вернер либо Генри указывали сборщикам, на каких участках лист нужно срезать, а на каких – оставить еще на несколько дней. Заодно с листьев осторожно снимали гусениц и прочих паразитов.
Генри, как и другие рабы, работал по пояс голым, и его сильные плечи блестели под солнцем, точно натертое маслом эбеновое дерево. Он носил широкополую шляпу – символ власти.
Сборщики ножами срезали табачные листья с черенков. Кое-кто пел за работой; ножи сверкали под ярким солнцем.
Табаку дают слегка подвянуть, после чего листья развешивают на жердях, раскладывают на настилах и оставляют на несколько дней под солнцем. Затем пожелтевшие табачные листья развешивают на шестах в коптильне.
Коптильня находилась в длинном высоком – строении из бревен, все щели между которыми были тщательно заделаны. Листья развешиваются очень плотно и сохнут еще несколько дней, потом начинается процесс копчения. На земле прямо под листьями разводится огонь. Первые два-три дня поддерживается малый огонь; огонь посильнее поддерживают до тех пор, пока табак не дойдет до готовности, – обычно это занимает неделю. Для копчения табака используют древесину дуба и гикори.
После этого табаку дают несколько дней «попотеть», пока листья и стебли не станут гибкими, так что они могут сгибаться, не ломаясь. И наконец табак упаковывают в бочонки, по тысяче фунтов в каждый, чтоб потом скатить их к речной пристани. Отсюда табак доставляется в Уильямсберг или в Англию на кораблях.
Ханна узнала, что Малкольм Вернер, далеко опередив свое время, изобрел копчение табака при открытом огне. Начал он это дело два года назад. Большинство плантаторов презрительно отнеслись к новому способу и по-прежнему сушили табак либо на солнце, либо на ветру. Но все же кое-кто понял, что высокое качество табака, производимого Вернером, объясняется именно сушкой на открытом огне, и подумывал, не перенять ли этот метод.
Табак – это деньги. Табаком платят налоги и жалованье, а главное – он идет для получения кредита у купцов Уильямсберга. И весь последующий год все покупки делаются в счет этого кредита. На продажу в Англию идут только излишки; плантатор в итоге получает в уплату сообщение о кредите.
Много дней над «Малверном» висел одуряющий запах коптящегося табака. Поначалу Ханне этот запах казался отвратительным. Даже когда она была в доме, то продолжала ощущать его. Однако вскоре она не только привыкла к этому запаху – мало-помалу он перестал казаться ей неприятным.
В тот день Ханна поняла, что сбор урожая и заготовка табака закончены. Накануне за ужином Вернер заговорил о том, что урожай в этом году хороший. А наутро он поехал в коляске в Уильямсберг, чтобы договориться с торговцами о продаже табака. Значит, и Вернер, и Джон в отъезде, а когда они вернутся, никому не известно.
Лучшей возможности поездить на Черной Звезде ей не предоставится. Ханна знала, что теперь на всей плантации не найдется никого, кто остановил бы ее. Ей страшно надоело ездить на медлительной, неповоротливой кобыле.
Последние дни она внимательно наблюдала, как Джон седлает кобылу, и убедилась, что может справиться с этим сама. Подколов платье, как делала Бесс, Ханна подошла к деннику. Черная Звезда заржал и потянулся головой к ее руке.
– Нет, красавец мой, сегодня сахара не будет, – прошептала Ханна. – Сегодня мы погуляем!
Она без всяких затруднений надела на него уздечку, затем отворила дверь и вывела коня из денника. Там она привязала поводья к коновязи и пошла за седлом. Оно оказалось тяжелее, чем она думала, и, поскольку спина лошади находилась почти на той же высоте, что и голова девушки, она с большим трудом подняла и водрузила его на спину Черной Звезды. К счастью, конь стоял спокойно, словно чувствовал, что сейчас произойдет, и радовался этому. Когда Ханна крепко затянула подпругу у него под брюхом, он тихонько фыркнул и стал рыть землю копытом.
Теперь все было готово. Ханна даже вспотела. Она откинула взмокшие волосы с глаз и постояла с минуту. Перед ней возникла новая проблема. Прежде рядом всегда находился Джон. Он подсаживал ее в седло. Глубоко вздохнув, Ханна уцепилась за седло и попыталась сесть в него. Это ей не удалось, и она упала рядом с конем. Черная Звезда отпрянул и заржал.
– Ничего, ничего, красавец мой, – шептала Ханна, гладя его по шее. – Все в порядке.
У стены стояла небольшая низкая скамейка, Ханна легко смогла ее придвинуть. Она подтащила скамью к Черной Звезде с левой стороны. Став на скамью, смогла взобраться в седло, с удовлетворенным возгласом сунула ноги в стремена. Движением коленей Ханна направила лошадь к коновязи и отвязала поводья.
Черная Звезда не нуждался в понукании. Высоко поднимая ноги, почти танцуя, он направился к двери конюшни. И они оказались на воле. Натянув поводья, Ханна огляделась. Поблизости никого не было.
