Виктория, чей взгляд до той поры оставался равнодушным, вдруг взглянула на Гонсало с удивлением, а он тем временем продолжил:
— Противник ты — сильный, отважный. То, что случилось сегодня ночью, — не в счет, ибо это не в твоей манере. Так поступают трусы, а ты — женщина сильная. И я не хотел бы лишиться такого противника. Мне еще надо победить тебя! — сказав это, он улыбнулся Виктории совсем по-дружески, и она ответила ему такой же открытой, доброжелательной улыбкой.
Гонсало же, завершая свою речь, сказал:
— Мне уже пора ехать, меня люди ждут. А ты поправляйся. Тебе надо держаться. Женщинам семейства. Оласабль и не так еще доставалось! Помни это.
— Да, ты прав, — слабым голосом произнесла Виктория. — Это была минутная слабость.
— Значит, я могу ехать спокойно?
— Да. Спасибо тебе за все… Еще вчера не думала, что буду кого-нибудь за это благодарить…
— Ничего, всякое бывает. Я рад, что подоспел вовремя.
— Не рассказывай об этом никому, — попросила Виктория, и Гонсало ответил шутливой клятвой:
— Слово врага!
Когда он уехал, Виктория с той же просьбой обратилась к Хулиане и, заручившись ее поддержкой, решительно встала с постели.
— Куда вы? Рано еще вставать! — испугалась Хулиана.
— Нет, самое страшное уже позади, — уверенно ответила Виктория. — Ты ведь еще не знаешь, что Гонсало вчера спас не одну жизнь, а две! Да, Хулиана, не смотри на меня так, я действительно беременна. И отец моего ребенка — Энрике! Теперь тебе понятно, почему я не могу оставаться под одной крышей с моей сестрой?
— Да. Вам трудно придется, — вздохнула добросердечная Хулиана. — Но мы с Асунсьон поможем вам! Она скоро вернется, я чувствую.
Предчувствие не обмануло Хулиану, но она и предположить не могла, что хозяйка приедет домой не одна, а с мужем-индейцем.
Увидев, как счастлива Асунсьон, Виктория не захотела омрачать медовый месяц любимой тетушки и стала собираться в дорогу.
— Но куда ж вы поедете? — обеспокоилась Хулиана. — Да еще одна! Знаете что, я поеду с вами. Мы будем жить в доме моего отца. Сейчас там никто не живет, дом заброшен, но мы приведем его в порядок.
— И ты оставишь Асунсьон? — изумилась Виктория.
— Сейчас я вам больше нужна, чем ей, — пояснила Хулиана. — У Асунсьон теперь есть надежный защитник. А вашего сержанта мы найдем!
Она позвала Браулио и попросила его помочь сеньорите.
— Мы с Хулианой уезжаем в домик ее отца, — открыла Виктория свой секрет Браулио. — Но ты не говори об этом никому, даже Асунсьон. Еще у меня к тебе огромная просьба: разыщи сержанта Энрике Муньиса, скажи, что я жду его. Больше ничего объяснить тебе не могу, только знай: от этого будет зависеть моя жизнь. Найди его, Браулио!
— Всю землю обойду, но исполню вашу просьбу, — пообещал верный Браулио.
Опьяненная своим счастьем, Асунсьон не заметила обмана, когда Виктория сказала ей, что хочет уехать в Европу, подальше от знакомых и родственников. Она пожелала племяннице удачи, отпустила с нею Хулиану и дала им денег на поездку.
Браулио же попросил у госпожи разрешения навестить якобы захворавшего дядю, и Асунсьон его тоже отпустила, ничего не заподозрив.
А через несколько дней в «Эсперансе» появился Мануэль, надеясь найти там Викторию.
— Ты опоздал, — сказала ему Асунсьон. — Виктория уехала в Европу.
— Но у нее же нет денег!
— Я дала ей.
— Беда! — схватился за голову Мануэль. — Что она там будет делать одна?!
— Не волнуйся, Виктория уже взрослая. К тому же с нею поехала Хулиана.
Мануэль поблагодарил сестру, но когда узнал о ее замужестве, пришел в негодование и поспешил обратно домой, попросив Асунсьон передавать ему новости о Виктории.
Росауре удалось совершить чудо: она практически с того света вытащила раненого Энрике и вернула его к жизни.
Но он, осознав себя живым, вовсе не обрадовался этому.
— Я должен был умереть! — терзался Энрике. — Такие, как я, не должны оставаться среди людей. Когда боль так ослепляет мужчину, что в ярости он мстит невинному и наносит ему тяжелую рану… Такой мужчина не имеет права на жизнь. Он должен умереть.
Много сил приложила Росаура, чтобы настроить Энрике на другой, оптимистичный лад, но все было напрасно.
Однако то, чего не смогла сделать она, легко, без каких-либо ухищрений сумел сделать Августо, ее сын. Он все время вертелся возле Энрике, невольно отвлекая его от дурных мыслей и втягивая в свои, детские заботы.
Еще не имея возможности двигаться, Энрике, лежа в постели, от нечего делать стал выстругивать для Августо деревянных солдатиков и лошадок, чем еще больше привязал к себе мальчишку.
— Я тоже буду солдатом, когда вырасту, — поделился своими планами Августо. — Вот только на лошадях еще не умею ездить, плохо держусь в седле.
— Это не беда! Я научу тебя, если мама разрешит, — пообещал Энрике, сам не замечая, что говорит о себе уже в будущем времени!
Росаура, слушая их разговор, впервые за последнее время улыбнулась.
— Конечно, разрешу. Только поправляйтесь поскорей, — сказала она Энрике.
И вскоре Августо получил свой первый урок верховой езды у такого замечательного наездника, каким был Энрике. А через несколько дней смог уже вполне уверенно держаться в седле. Радости Августо не было предела, и он с гордостью рассказывал солдатам, какой у него теперь есть надежный друг.
— Не очень-то ему доверяй, — глупо пошутил один из солдат. — Он может увести твою маму.
— Увести? Куда? Зачем? — растерялся мальчик, — Ну как это куда? У мамы же нет мужа, вот Энрике и станет ее мужем.
Домой Августо примчался весь в слезах и, крепко обняв мать, стал умолять ее, чтоб она его не бросала.
Не сразу Росауре удалось понять, чем вызвана истерика сына, а когда все выяснилось, она поклялась, что никогда не оставит своего любимого Августо.
— Даже ради Энрике? — уточнил сын. — Энрике мне друг, так же, как и тебе. И не более того.
— Это правда, Энрике? — спросил Августо теперь уже у сержанта.
— Да, Я ваш друг. Твой и мамин, — подтвердил Энрике.
На этом инцидент был исчерпан, но Августо более внимательно стал наблюдать за матерью и Энрике и постепенно пришел к выводу, что было бы даже хорошо, если б они поженились. Об этом он и сказал сначала Росауре, а потом и Энрике.
Но мать ответила ему, что вряд ли уже сможет кого-нибудь полюбить, а Энрике тоже сказал, что любит другую женщину. Правда, в утешение Августо, он добавил:
— Если бы я смог забыть ту женщину и влюбиться в другую, то выбрал бы своей женой твою маму. А тебя — своим сыном. Да, я не шучу. Мне действительно очень бы хотелось иметь такого сынишку, как ты.
